Воспоминания

Из воспоминаний игумена Дамаскина

Схимница Антония и Крыпецкий монастырь.

Чудо сопровождает Россию на протяжении всех веков её существования. Впадала она в беснование смуты, забывая молитву, – но немедленно спасал её Господь, стоило только в покаянии обратиться к Нему.
Ныне Господь показывает возможности возрождения страны на малых примерах. Один из них – полнящаяся чудом современная история Иоанно-Богословского Крыпецкого монастыря.
Эта известнейшая ранее обитель псковской епархии, находящаяся в 25 км от Пскова, основана в 1455 году преподобным Саввой Крыпецким (афонским монахом, родом из Сербии) – его мощи находятся в монастыре. Здесь подвизались также преподобный Нил Столбенский (основатель Ниловой пустыни на Селигере), преподобный Никандр, Псковский чудотворец; блаженный Корнилий*, преставившийся в 1903 году, – его канонизация состоялась в обители 10 января 2000 года (о чудесном обретении его мощей будет сказано чуть позже). По его пророчеству ждёт Россию разорение, но затем восстанет она, равно как и его обитель.
С приходом большевиков так и случилось. В 1918 году монастырь подвергся поруганиям и в 1923 году был закрыт. Возвращён православной церкви в 1990 году в совершенно разрушенном состоянии. Руины среди болот, отсутствие дороги, нет крыши над головой… С чего начать?
По Божией воле я стал игуменом монастыря. Собралось около двадцати подвижников, не испугавшихся голода, зимней стужи в отсутствии пристанища… Люди о монастыре давно забыли; современные православные люди ничего не знали о некогда известной святой обители.
Много молились мы у мощей преподобного Саввы Крыпецкого о помощи. Просили молитв и у современных старцев: у отца Николая Гурьянова, архимандрита Иоанна (Крестьянкина) и других, – пошли им Господи, многая лета, духовных сил и здравия! Верим, что их молитвы, присоединившись к молитвам преподобного Саввы и, прежде всего самого блаженного Корнилия и других святых покровителей монастыря, стали залогом возрождения обители из руин.
В этом молитвенном согласии слышен и благомощный молитвенный голос старицы схимонахини Антонии, почившей в 1998 году, – вечная ей память! О её молитвенной помощи я хочу рассказать.
Божиим промыслом в феврале 1995 года к нам в монастырь приехала её духовная дочь Совья Алексеевна. Заплакала, видя наше бедственное положение: оставалось у нас тогда совсем мало гороха для еды, трапезничали под открытым небом, в мороз ложки примерзали к губам, тёплой одежды и обуви не было. Предложила:
– Батюшка, благословите, я попрошу свою духовную мать помолиться о монастыре. Схимонахиня Антония насельница Толгского монастыря и по её молитвам идёт большая помощь монастырю и он быстро возрождается.
Я благословил. Старица серьёзно и внимательно слушала рассказ о нашей обители. Духовно провидя, сколь важно для возрождения России, чтобы Крыпецкий монастырь стал ещё одной твердыней страны (в соответствии с предсказанием блаженного Корнилия), она, перекрестив Софью Александровну, преподала ей своё крепкое старческое благословение:
– Благословляю тебя на сбор пожертвований монастырю, будешь стоять с ящиком, и буду я тебе помощницей!
С тех пор о монастыре узнали в Москве и в других городах. Очень быстро пошла помощь: стали появляться новые люди, привозили крупу, муку, одежду. Было организовано паломничество с заездом в наш монастырь. Особенно это стало явно, когда обрели святые мощи блаженного монаха Корнилия 23 июля 1997 года.
Знаю, что многие духовные чада матушки принимали и принимают посильное участие по сбору пожертвований средств для монастыря, в котором воссылаются молитвы о вечном поминовении жертвователей, читается неусыпаемая Псалтирь. Многие из них затем сподобились побывать в нашем монастыре, погружались в цельбоносные воды озера, образовавшегося на месте колодца, вырытого руками святого Саввы.
Через год схимница благословила нас покупать колокола. Я не верил, что это осуществимо в ближайшее время, и сказал Софье Алексеевне:
– Будешь десять лет собирать!
Она же вновь едет к старице. Как потом рассказала мне, матушка заулыбалась, лицо её просияло, и она благословила её на быстрый сбор:
– Соберёшь, соберёшь!
Так и получилось: 25 декабря 1996 года я дал благословение Софье Алексеевне собирать на колокола, а уже на пасхальной заутрене 1997 года их чудесный звон ликующе разносился по всем окресностям. Приобретены они были чудесным образом, в четыре раза дешевле. Я был очень удивлён, как всё быстро произошло.
Вот ещё удивительный случай силы матушкиной молитвы. Монастырь семь лет был без света. Наконец, поставили столбы, провели провода, но обещали включить в случае оплаты трансформатора, а это – щестьдесят пять миллионов рублей. Я скорбел, ибо о такой сумме трудно было и помыслить (как-то забылось, что Господь чудесным образом послал нам колокола).
В Москве я рассказал собравшимся у Софии Алексеевне о нашей нужде. Она едет к схимнице, которая в то время была уже в Черноостровском Никольском монастыре в Малоярославце. Наша молитвенница на этот раз долго молчала, молилась. Потом сказала:
– Купят трансформатор, будет у них свет.
По её молитвам Господь посылает нам человека, которому Он положил на сердце помочь монастырю, – высококвалифицированного врача А.А. Бывал он в служебных командировках в Швейцарии. Узнав о нужде монастыря, сказал, что если Господь сподобит его ещё раз поехать, то все заработанные там деньги отдаст на приобретение трансформатора. Вскоре по молитвам матушки он едет в Швейцарию и чудным образом доставляет нужную нам сумму.
Поистине, неисповедимы пути Господни! Символично, что в далёкой нам Швейцарии А.А. жил у святого источника в честь апостола и евангелиста Иоанна Богослова (в его честь – и наш монастырь). И там нашёл отклик в душах простых людей, которые с большой радостью жертвовали на наш монастырь.
Для включения света потребовалось и большое количество электрического кабеля, а это ещё двадцать пять миллионов рублей. «Помогу, помогу», – ответила матушка на просьбу о её молитве, и благословила покупку. И вновь по молитвам очень скоро помощь приходит через А.А., который на этот раз привёз большую часть необходимой суммы после неожиданной командировки на Кавказ.
Знаю, что схимонахиня Антония молилась Господу об открытии места захоронения блаженного Корнилия и обретения его святых мощей. Верю, что её молитва влилась в единый духовный поток с молитвами многих ныне здравствующих подвижников и прошениями небесных покровителей нашего монастыря.
За год до открытия мощей приезжал к нам осенью 1996 года Высокопреосвященнейший архиепископ Евсевий и говорил:
– Вот, пишут, мощи Корнилия положили неправильно, надо бы проверить, так как есть пророчество, что после исправления ошибки судьба России переменится к лучшему. Нужно бы поискать мощи.
Отвечаю:
– Благословите, Владыко.
После очень мокрой осени резко всё замёрзло, – зимой не будешь копать. И весна выдалась дождливой, а благословение же надо исполнить. За труды Владыко благословляет меня на Святую Землю в Иерусалим, в паломническую поездку. Когда вернулся я через три недели со Святой Земли, сразу же начали копать в районе оградки, где можно было предполагать местонахождение мощей. Четыре человека трудились: двоих сразу же скрутила болезнь. Остались копать два Владимира, прокопали 2,8 х 1,5 метра и в глубь 1,5 метра, – но ничего не было видно.
В этот день – 22 июля 1997 года – было необычайное солнце, вокруг радуга круглая, я такой никогда не видел.* Июль месяц жаркий. Долго не было дождя. Вдруг повеяло благоуханием. Я тогда работал; сказал:
– Давайте переместимся немного вперёд.
Поскольку день клонился к закату, решено было перенести работу на следующий день – 23 июля*. Едва копнули в новом месте, показалась головка, жёлтенькая такая. Над самим телом располагался пенёк с корнями, которые его прикрывали; а где лежала голова, – там была тропинка, по ней люди ходили. Пенёк с корнями мы вытащили и раздавали людям.
Выкопали мощи, – недоумеваем: что делать дальше? Сначала думали перезахоронить. Неожиданно хлынул ливень, все косточки промыл. Так Господь вразумил нас, что косточки надо поднимать, просушивать. Подняли их, кладём на белое полотно (высохли они моментально). Положив в гробик, с колокольным звоном, с кадилом несём в храм. И такое пошло обильное благоухание! А на дворе после дождя ярко сияет солнце; видны двойные радуги на востоке. Обитель была в радуге. В шести километрах от монастыря люди тоже видели это необыкновенное явление и говорили: что-то особенное произошло в монастыре. Всё вокруг ликовало и радовалось – и люди, и природа.

Через год после обретения святых мощей блаженного Корнилия, 11 октября 1998 года, схимонахиня Антония отошла ко Господу. Удивительно схожи их духовные пути, – видимо, потому так близка стала матушка Антония нашему монастырю.Помощь матушки ощущается и после её кончины.
Матушку поминают у нас непрестанно. И она молится, ходатайствует перед Богом за нас. Я так верую, так чувствую и укрепляюсь этой мыслью. Радостно знать, что и к началу третьего тысячелетия не оскудевает Русская земля угодниками Божиими, что осуществляется милостью Божией живая связь времён.
Трудна задача возрождения России в условиях её всеохватного кризиса, в основании которого лежит кризис веры. Но да будем помнить ободряющие слова Господа: «Человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19. 26). Надеюсь, что и эти воспоминания о случаях чудесной помощи схимонахини Антонии в возрождении Крыпецкой обители послужат укреплению веры в нашей стране.

Из воспоминаний иерея А.

Впервые о матушке Антонии мы с женой услышали в январе 1998 года и очень заинтересовались её высокодуховной жизнью. В марте, по благословению духовника, мы поехали в Малоярославец, в монастырь к матушке, но лично с ней поговорить не удалось.
Свою просьбу мы передали через келейницу. Просили матушку помолиться о даровании нам чада. За шесть лет супружества, жена долго лечилась, ей сделали две операции, но всё безрезультатно. Летом того же года положение усугубилось, и после очередной операции удалили опухоль. Мы уже совсем отчаялись и хотели ещё раз ехать к матушке просить её молитв.
В октябре узнали о смерти матушки. Чуть позже, духовная дочь матушки Антонии передала нам икону Рождества Христова, – это было её благословение нашей семье.
В начале Рождественского поста появилась слабая надежда на то, что будет ребёнок. После праздника Рождества Христова в этом не было никакого сомнения. Врач подтвердил, что матушка моя «непраздна», а летом 1999 года, в августе, у нас родился мальчик, которого назвали Илией.
В нашем доме благословение матушки, – икона «Рождество Христово», – водружена на почётное место.

Из воспоминаний иерея Д.

О матушке я слышал из нескольких уст. Пользуясь возможностью, мы решили поехать в Никольский монастырь. Милостью Божией, мы довольно-таки просто к ней попали. Келейница вывезла её на колясочке. Она уже была такая старенькая и слабенькая, кашляла. Потом мы подступили к ней и просили уделить некоторое время для нас. Со мной были трое маленьких ребятишек, и матушка наблюдала за ними. Это было в первых числах сентября 1998 года. Тогда люди задумывались о предстоящей осени, и многих интересовал вопрос о неустойчивом, нестабильном положении в стране, в частности о голоде. Так как меня люди спрашивали, совсем ещё неопытного священника, то я решил узнать у матушки ответ на этот вопрос. Чтобы из таких святых уст получить ответ. Я спросил у неё и, матушка сказала:
– Голода не будет.
Я у неё несколько раз переспросил, но она повторила, что голода не будет. Конечно, по-человечески это было радостно слышать. Меня интересовали и другие вопросы, и как неопытному священнику мне хотелось бы услышать добрый пастырский совет из уст матушки. Я спросил:
– Матушка, скажите мне что-нибудь самое важное, как мне жить, как мне быть в данной ситуации. Чем я могу быть полезен?
Матушка посмотрела на меня и тихо, тихо сказала. Тихо, потому что кашляла. Сказала два очень кратких, но удивительно ярких слова:
– Люби людей.
И эти слова были сказаны с таким чувством, с таким пониманием, что запали мне в душу на всю жизнь. Когда мне тяжело, когда устаешь, когда теряешь какое-то равновесие внутреннее, то вспоминаешь эти слова. Когда вспомнишь, то появляются силы, и, я возвращаюсь на исходную точку.
Мы часто посещаем святые места, прикладываемся к святым мощам или едем к людям святой жизни, не только, чтобы узнать что-то новое, но и прикоснуться к тому духу, к духу подвижничества, святости, ревности о Боге. И, конечно, чтобы самим почерпнуть духовный опыт жизни в этом непростом мире. Когда мы уезжали обратно, матушка нас благословила. На душе было так легко и радостно, хотелось трудиться, и не побоюсь такого слова подвизаться в этой жизни.
И чувствовалось, что в этом человеке, который кашлял, еле-еле говорил, за внешней храминой таится чистая, прекрасная и возвышенная человеческая душа, сильная личность, освящённая благодатью Святого Духа. А когда читаешь её имя в помяннике, посещает чувство, немножко несходное с молитвой об упокоении. Вспоминаешь её светлый образ, как будто даже прикасаешься к чему-то удивительному и прекрасному.
То, что происходит в этом времени, конечно, весьма ограничено, мы можем прикоснуться только к внешней стороне, всё сокровенное остаётся внутри. После встречи со схимонахиней Антонией в жизни чувствуется молитвенная помощь и благодатное заступление этого светлого и мудрого человека.
Моя старшая дочь обладает очень жизнерадостным, темпераментным характером, так что у нас появляются определенные трудности, чтобы этот нрав обуздать. А так как их было трое: две по три с половиной годика и одна – полтора и через самое непродолжительное время на пятачке возле колясочки образовалась такая шумная карусель. Моя супруга приступила к матушке и спросила:
– Матушка, как мне с Дарьей быть, как с ней сладить?
Матушка сказала:
– Читай «Да воскреснет Бог», как молитву за детей.
Посмотрела на меня и сказала такие радостные для всякого родительского сердца слова:
– Она будет хорошая.
И когда Даша нашалит и получает должное наказание, вот эти слова вселяют веру, что по молитвам матушки она будет добрым верующим человеком.

Из воспоминаний иерея П.

Я служил алтарником в одном из московских храмов, и мне хотелось найти опытного наставника в духовной жизни, поэтому любые сведения о старцах, о старицах были очень близки. Прихожане нашего храма рассказали, что в Малоярославце есть такая старица, что она помогла исцелить ребенка от очень тяжелой болезни. После этого я загорелся желанием съездить к ней. Прошло немного времени и снова одна из прихожанок храма рассказала, насколько сильное впечатление произвела на неё встреча со схимонахиней Антонией. Желание съездить к старице пересилило все мои прочие заботы, так что на следующий день я на самой ранней электричке поехал в Малоярославец. В душе была тревога, ожидание чего-то важного для своей жизни, но были и сомнения: «Нужна ли мне эта поездка?» Когда я приехал в Малоярославец, было ощущение, что кто-то за руку меня вёл к матушке. Я зашёл в корпус, где живут сестры и просто постучался в дверь, которая оказалась открытой, по какому-то неведомому для меня чувству прошёл подальше в коридорчик и обнаружил ещё две двери. На одной из них была приколота какая-то иконка и слова Иисусовой молитвы написаны. Я остановился у этой двери и стоял так в течении пятнадцати или двадцати минут. Потом прочитал Иисусову молитву, постучался, дверь оказалась не запертой, – я вошёл туда и увидел старенькую монахиню, сидящую на кровати. Она встретила меня очень тепло, пригласила сесть поближе, чтобы удобнее было с ней разговаривать. Я встал перед ней на колени, душа успокоилась, появилось чувство радости, надежды, и решил спросить о главном – нужно ли мне становиться священником или, посвятить себя служению людям на другом поприще? В тот момент меня волновало и то, что я уже имея солидный возраст, никак не мог определиться: жениться, или идти по монашескому пути. И когда я доверчиво склонился перед матушкой, она мне сказала:
– У тебя невеста в храме.
В нашем храме работала девушка, и в своё время мне приходилось учить её церковно-славянскому языку. У меня с ней завязались доброе отношение, братские такие светлые отношения, и когда матушка сказала, что у тебя невеста в храме, я был в полной уверенности, что это та самая девушка. Кроме этого, она именно в первую встречу меня спросила:
– Кем ты хочешь стать? – и, не дождавшись ответа, сказала:
– Дьяконом хочешь быть?
Я ответил, как у меня было на душе:
– Хочу быть.
– А хочешь ли быть священником?
Я сказал:
– Да, хочу быть священником.
Она мне сказала:
– Будешь дьяконом и будешь священником.
Это были для меня главные вопросы, которые разрешились сразу после первой встречи со схимонахиней Антонией, и я уехал от неё с радостью и уверенностью, что мне надо жениться.
Я сделал предложение той девушке, но как раз накануне она получила ответ от схимонахини Антонии:
– Ты оставайся такой, какая ты есть.
Она мне рассказала потом, что почувствовала, будто у неё крылья выросли, что ей не нужно выходить замуж, что она может служить Богу и людям в чистоте и целомудрии. Женитьба моя не состоялась.
В то время я учился в Богословском Свято-Тихоновском институте и по разным поводам ездил к схимонахине Антонии, получал от неё духовные наставления, помощь в бедах и трудностях. Конкретные случаи у меня уже потерялись из памяти, но один случай запомнился.
Когда приехал к ней летом 1996 года, она мне сказала после долгой беседы:
– Ты сегодня в Москву не езди, у тебя беда может случиться. Ты сегодня оставайся здесь ночевать, – а было всего пять часов вечера, поэтому я говорю:
– Матушка, ещё много электричек, я успею приехать в Москву засветло.
Она повторила:
– Ты не езди.
– Где же мне ночевать?
– Господь Сам все управит, – ответила матушка.
Я послушался её, решил не ехать, зашёл к игуменье попроситься на ночлег, но она мне сказала, что паломников мужчин в монастыре не оставляют, и посоветовала обратиться к прихожанам, может, кто-то примет. Время было позднее, потому что я долго разговаривал с матушкой, потом долго искал квартиру, расспрашивал, где здесь живут верующие люди. Наконец, мне указали дом, где живет священник. Я подошел к калитке, постучался, и когда вышел хозяин дома, сказал ему:
– Меня схимонахиня Антония благословила переночевать здесь. Можете ли вы меня пустить? Я готов даже в сарае переночевать.
Он мне ответил:
– У меня гости, и я тебе ничем помочь не могу.
А незадолго до этого, матушка Антония, сказала:
– Когда ты будешь священником, ты всех в свой дом приглашай, всех, кто бы к тебе ни пришел. Если негде людям переночевать, как бы у тебя ни было плохо, ты всех пускай домой, чтобы у тебя все ночевали в доме.
И вот мне послан был такой урок. Я не знал, что же делать, раз мне батюшка отказал, и уже в сильном расстройстве стал искать себе место на улице где бы мне приткнуться. Постучался ещё в несколько домов, но никто меня не пускал. Я подумал: «Как так? Матушка же благословила меня остаться. Она, наверно, от беды какой-то меня спасала в поезде, потому что у меня много таких случаев было, что меня грабили в поезде. Неспроста она меня благословила остаться. С этими думами я пошёл обратно, решив заночевать у ворот монастыря. Подойдя к обители, обратил внимание на маленькое здание при входе, там когда-то была сторожка. В своё время я помогал восстанавливать стены, будучи трудником в монастыре, делал то, что мне поручали. Какое-то внутреннее чутьё подсказало, что я должен в эту дверь постучаться, хотя всё было закрыто. Мне открыли двери двое мужчин очень радушно меня встретили, предложили место для ночлега, приготовили еду, накормили, напоили, не стали донимать меня расспросами, кто я и откуда:
– Вот вода, вот хлеб, сало здесь, всё кушай, что у нас есть. Оставайся, живи сколько хочешь.
Тогда я понял, насколько важно благословение матушки, что оно даром не проходит, оно имеет великую силу, великое дерзновение перед Богом. Даже если человек откажет, предаст, то Господь не предаст! И по молитвам матушки Господь всё устроил чудесным образом. Несмотря на то, что проспал я всего несколько часов, вышел оттуда в бодром, хорошем состоянии духа, взял у матушки благословение на дорогу и приехал в Москву в большой радости и с уверенностью, что молитвы схимонахини помогают во многих житейских и любых делах.
Получилось так, что осенью 1996 года я поехал в Санаксарский монастырь и подошел к старцу отцу Иерониму. Он мне ничего не сказал, только меня обнял и сказал:
– Батюшка, батюшка.
Я уверился в том, что когда-то Господь сподобит меня этого сана и что скоро в моей жизни будут перемены. И действительно, так получилось, что осенью 1996 года состоялась встреча с моей будущей матушкой, и не где-то, а именно в том храме, о котором говорила мне схимонахиня Антония. Для того, чтобы утвердиться, я решил, взять благословение у матушки Антонии, которая к тому времени, после моих нескольких приездов сказала:
– Ты моё духовное чадо, ты мой ребёнок. Ты приезжай ко мне, когда захочешь, в любое время. Когда тебе будет трудно, приезжай ко мне, я буду молиться за тебя, я тебе помогу.
Я предупредил свою будущую супругу, что это особая старица, что таких людей немного на земле, поэтому всё, что она скажет, нужно выполнять, чтобы не было после этого искушений, бед, несчастий. Поехал я с надеждой на то, что матушка нас благословит.
Когда мы приехали к схимонахине Антонии, я был поражён, как она встречает мою невесту. Она стала на неё кричать:
– А ты кто такая? Зачем ты сюда приехала? Что тебе надо?
Когда я к ней приезжал, она встречала меня как родного сына. Я от неё не уходил часами, пока келейница не говорила, что ещё кто-то пришел, а тут я в первый раз увидел, что она может так сурово людей принимать. Она поставила мою избранницу на колени перед образами и стала требовать от неё ответа:
– Любишь ли ты его?
И вот в этих её словах я почувствовал, что решается всё в моей жизни. Она была в растерянности и не могла понять, почему матушка к ней относится так строго, но сказала, что да, любит и согласна выйти за меня замуж. И здесь схимонахиня Антония нас благословила образом иконы Божией Матери «Скоропослушница», дала нам этот образок, пожелала всех благ, и почему-то стала настаивать на том, чтобы мы повенчались, очень много раз сказала, чтобы мы повенчались, повенчались. Я думаю: «Почему она об этом так много раз говорит?» Для меня это было само собой разумеющимся. Но случилось так, что обвенчались мы, действительно, не сразу. Мне очень хотелось ехать на Урал, к своим родителям, там принять священство и служить, чтобы помогать людям, рядом с которыми прошло моё детство, с которыми я общался в пору моей духовной юности. С этими чувствами я приехал со своей супругой к матушке, чтобы она благословила нас. К моему удивлению матушка не стала благословлять нас ехать на Урал. Она сразу спросила:
– Где вы будете жить? Где у вас жильё?
Я говорю:
– У меня там родители. Мы найдём, мы квартиру снимем.
Но именно по этой причине она отговаривала:
– Вам надо оставаться здесь, в Московской области.
Но у меня был настолько сильный порыв служить людям там, что она согласилась и нехотя нас благословила ехать на Урал. Поехали мы с чувством неопределенности: действительно, где мы будем жить?
Но, когда мы приехали на Урал, Господь всё устроил чудесным образом: мы, наконец, повенчались 18 февраля, в день иконы Божией Матери «Взыскание погибших» и в день святителя Феодосия Черниговского. Вскоре меня рукоположили во диакона в Перми, затем через неделю во иерея и направили на приход. И вот здесь, в точности по словам схимонахини Антонии, мы стали скитаться с одного места на другое, нигде у нас не было жилья. Мы жили и на квартирах, и в церковном подвале. Когда у нас родилась девочка, нужно было решать: либо будем продолжать скитаться, либо всё-таки переедем в Московскую область, потому что первое, что нам сказала матушка: «Ваше место служения в Московской области».
Летом, после полутора лет служения на Урале я приехал к епископу Афанасию просить благословения на перевод в Московскую область, хотя многие говорили мне, что получить его очень нелегко.
Но владыка меня благословил, и я считаю, что это случилось по молитвам схимонахини Антонии. Видя нашу немощь физическую, немощь душевную в наших скитаниях, она нам помогла сделать перевод. После приезда в Москву мы отправились к ней на могилку, просили её молитв, чтобы она нам помогла как-то определиться, где нам служить, что нам делать. Через некоторое время пришло нам назначение на один из приходов Московской области во вновь построенный храм. Милостью Своей Господь сподобил меня уже несколько раз свозить на могилку к матушке Антонии прихожан храма. Люди, побывавшие на могилке у старицы, получали духовное утешение, и наверняка что-то в жизни у них тоже менялось к лучшему.

Из воспоминаний иеромонаха Евлогия

С матушкой я встретился в 1995 году. Мне посоветовали поехать в Толгский монастырь и побеседовать с матушкой Антонией. На Толгу я прибыл в августе, как раз праздновался день Толгской иконы Божией Матери. И вот после праздника на второй день пошёл к матушке Антонии. Она встретила так ласково. Мы с ней как-то сразу поняли друг друга, по родному с ней разговаривали, нашли общий язык. Я был тогда иеромонахом и матушка меня всё обличала:
– Батюшка, ты мало молишься!
Приехавшая вместе со мной монахиня стала возражать, а матушка говорит ей:
– Молчи, ты ничего не знаешь! – и повторила, обращаясь ко мне:
– Ты мало молишься, тебе нужно молиться за весь мир!
Я ей тогда ответил, как бы с усмешкой:
– Как же, матушка, за весь мир, как бы за свои грехи молиться бы?
Говорила матушка, что надо постоянно читать Иисусову молитву. Служил я тогда каждый день и матушка это очень одобряла, говорила, что надо как можно чаще служить литургию.
Потом говорю ей:
– Матушка, скорблю о том, что в Москве служу, суетно очень, мне бы хотелось уединённой жизни.
А она мне отвечает:
– А ты будешь жить в лесу!
– В каком ещё лесу?
– Да, будешь жить в лесу один, на острове!
– Как же, матушка, один, а как я служить там буду?
– А потом братия к тебе соберутся, потом будешь не один.
Вот так она меня тогда обнадёжила. И всё это сейчас, через столько лет исполнилось. Сейчас вокруг нас лес. Поначалу я приехал один на остров Анзер, а теперь уже и братия собралась, каждый день служим, литургию совершаем. Приехал я сюда в 1999 году, а сейчас нас много уже собралось.
Мне запомнился её облик: с одной стороны она была такая строгая, брови нахмурила: «Тебе нужно за весь мир молиться, мало молишься», а с другой стороны была она какая-то светящаяся, благодатная, нисколько не воспринимаешь её как строгую, а запросто так с ней беседуешь…

Из воспоминаний священника Николая К.

В первый раз я поехал в Москву к матушке Антонии с двумя прихожанками примерно в 1981 году. Когда я переступил порог её келии, то матушка Антония, не зная меня и до этого не видя ни разу, назвала меня по имени, которое я действительно ношу, сказав:
– Отче Никола приехал ко мне, отче Никола приехал. Я был удивлён её прозорливостью, ведь я зашёл в гражданской одежде. Матушка меня приняла очень добродушно и ласково. Беседовала со мной, давала мне наставление, как себя вести правильно в жизни. У меня было такое ощущение, как будто я с матушкой давно знаком, никакой напряженности, никакой натянутости не ощущалось, всё просто, душевно было. Матушка попросила меня рассказать сон, в котором мне было предсказано, что я должен умереть. Я ещё больше удивился, откуда и это она знает. Я всё ей рассказал, тогда она и говорит:
Тебя Господь помиловал и продолжил твою жизнь для покаяния. И действительно, так и было. Сделали мне операцию после которой я был на грани смерти, но Господь помиловал меня. По милости Божей я поправился и стал служить священником. Матушка открыла моё прошлое и будущее, и сказала:
– Будешь служить и несколько храмов отремонтируешь. Но не гордись и не тщеславься.
Ещё при жизни земной. Господь наделил матушку Антонию даром прозорливости за её тяжёлую жизнь, за её любовь ко Господу. Она много пострадала в сталинское время, терпела, страдала и Богу молилась не только за себя, но за всех людей православных. Когда я отъезжал, матушка попросила меня, чтобы я во второй свой приезд причастил её, и эту просьбу мне удалось выполнить, но сейчас сожалею, что я мало её посещал.
Прошу прощения у матушки Антонии и у всех близких ей. Оставайтесь с Богом.

Из воспоминаний монахини Анастасии

Едва ли доступно земному мудрованию давать оценку тем лицам, которые уже вне суда земного. Но без внимания к их жизненному пути, к тому, что проделано ими в жизни, понять их духовную жизнь едва ли возможно.
Матушка схимонахиня Антония стоит в ряду исповедников, сохранивших твёрдое исповедание веры, верность православной церкви. Наша земная жизнь течёт по воле Божией, и счастливы мы, когда Господь посылает нам своих земных светильников, с которыми мы испытываем духовно-нравственное родство. Таким светильником для меня была матушка Антония.
Однажды, я приехала к матушке, в подмосковную Салтыковку. Она занемогла, тихонечко сидела в коляске в дальнем углу комнаты, молилась. Увидев меня, сказала:
– Много добрых дел. Скоро уйдёшь из жизни. Собирайся, этим годом уйдёшь!
Вы можете представить моё состояние? Когда касается тебя, вся духовность, разум моментально вылетает, и нападает ужас. Потом я подумала: «Тело, пусть, – душа живёт вечно!». Я посмотрела на матушку, в глазах её были любовь, она вся была в духе, смотрела вдаль.
И била она меня, и ругала, и жалела! Однажды я с любимыми друзьями приехала к матушке. В тот день она по-молодому нам пела! К моему удивлению матушка довольно сильно стала меня бить по щекам, приговаривая: «Береги щёки, береги щёки!» Из комнаты мы вышли втроём, но я вернулась и сказала:
– Ты меня, матушка, прости!
Я не могла понять причину её гнева. Совершенно спокойно, как будто ничего не произошло, она спросила:
– За что?
– Я тебе дала повод побить меня!, – ответила я.
– Ты, хорошая, – сказала она, – иди с Богом!
И опять я почувствовала то духовное родство, которое сближает людей, стремящихся жить с Господом. Матушка всегда была с Господом, ей многое Господь открывал!
Так дважды она благословила и предсказала мне монашество. Предсказала мне крест скорбей и гордости, на которых висеть очень тяжело. Благословила на величайшее таинство, величайшее счастье. Примерно за месяц до пострига, ранним, солнечным утром, когда все ещё спят или просыпаются, и удивительно беззаботно-красиво поют соловьи, в монастыре вышла я на крыльцо, чтобы пойти в храм, и зажечь лампадки. Не успела я сделать и шага, на меня напали четыре немецкие овчарки, стали больно кусать. Монастырский двор был пуст. Сторож спрятался в будке, уже покусанный ими. Деться было некуда, как только спрыгнуть с крылечка, что я уже и намеревалась сделать. Но вдруг совершенно отчетливо, услышала голос матушки: «Щёки, щёки береги!» Я подумала: прыгну, они лицо мне изуродуют! Так матушка, как бы малой кровью, спасла меня. Если бы я прыгнула, огромные собаки загрызли бы меня!
Во время монашеского пострига, когда архимандрит Кирилл произнес имя Анастасия, я совершенно чётко увидала перед собой, почувствовала матушку, такой силы была её молитва, такой силы был её дух! По воле Божией, она отдала мне своё мирское имя!..

Из воспоминаний монахини Димитрии

Первый раз, мы встретились с матушкой в Почаеве, это было в 1988 году. Тогда она сказала мне:
– Ты будешь невестой Христовой».
Я тогда не поняла её слов, но после этого случая искала встречи с матушкой. И вот я приехала в Москву и зашла к ней. Она рассадила всех, а нас было, наверное, человек двадцать. На каждого она смотрит и говорит что-то своё. Я только сидела и слушала. Когда все встали и собрались уходить, я подумала: «наверное, я такая грешная, что она на меня даже не посмотрела. И вдруг она обращается ко мне:
– А ты подожди.
Затем пошла в кладовочку и вынесла оттуда… камертон, сказав:
– Мне он уже не нужен больше, это – тебе.
Взяла я камертон и хотела выйти из дома, но матушка говорит:
– Стой! – снова удалилась и вынесла старинный канонник, потом снова говорит:
– Стой! – и выносит духовные книги святых отцов, ноты церковных песнопений, её рукою написанные, ещё какие-то книги.
Мои спутники заинтересовались и даже стали немножко роптать, – мол, почему только ей? А мне вдруг неловко стало, надо вроде бы поделиться, а мне что-то не позволяет, не хочу делиться! Потом мы снова приезжали к матушке, и она мне наедине сказала, чтобы я не ходила с этими людьми.
У меня было двое детей, одной девочке четыре годика, а другой – двенадцать. Я их оставляла в Кривом Роге в трёхкомнатной квартире, а сама уезжала к матушке. Приеду в Москву, говорю ей, что у меня дети одни в доме, надо срочно возвращаться, а она отвечает:
– Не волнуйся, пока ты у меня, с твоими детьми ничего не случится.
Действительно, бывало, что по неделе у неё жила, а однажды на десять дней задержалась. И когда возвращалась домой, видела, как всё чудесно устраивалось: старшая девочка водила маленькую в садик, сама же посещала школу.
Конечно, я чувствовала её святые молитвы, духовно подкреплялась у неё и находилась под покровом благодати Божией. Она многое предсказала о делах моих, и всё это сбылось.
Матушка была для меня такая близкая, очень простая и близкая. И в то же время она была очень недосягаемая, потому что её поступки были такие неординарные, такие непривычные для меня. Когда я ездила к ней в Москву, она всегда мне напишет письмо-благодарность. Она меня всегда благодарила. «И получила, – напишет, – твоё письмо, очень рада, получила посылочку, платочки. И очень благодарю». Такая у неё благодарность была, а мне казалось, что я ничего для неё не сделала. И вот за всякую мелочь она благодарила. Настолько она была любвеобильная и благодарила за всё. Как она писала: «Милая моя дочь!» Какие у неё слова были ласковые! И о своей жизни она писала: «Я очень слабая, силы нет, не могу ничего делать. Дома плохо. Вино у нас льётся, слова идут плохие. Никогда сердце не бывает покойно, обиды терплю. За ним надо ухаживать, а он меня обижает. На меня не обижайся, я уже там, в другом мире. Прошу тебя – молись за себя, за детей. За всё благодари Бога и учи детей добру. Двенадцать раз читай «Верую». Помни и люби детей. Не ропщи ни на кого, почаще принимай удары. Научай детей Евангелие читать, – и каждый день читать! Прости меня, до свидания. Мать. Схимонахиня Антония».
Матушка мне сказала:
– Ты запиши, себя запиши и детей запиши своих.
Я дала ей эту записочку. А она взяла эту записочку, как что-то такое дорогое-дорогое. И с таким благоговением, с такой любовью она эту записочку держит в руках и говорит мне:
– Вот, я вас заберу с собой. Я вас всех заберу с собой!
Такая была у неё необычайная любовь ко всем. Я подумала: она меня первый раз видит, она меня не знает, детей моих не знает и уже говорит – «заберу!»
Помнится, матушка всем нам рассказывала о тропаре «Христос воскресе из мертвых и смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», и спросила меня:
– Сколько тебе годков-то?
– Тридцать, – говорю.
– А сколько в году дней?
– Триста шестьдесят пять.
– Триста шестьдесят пять помножь на тридцать, сколько получится? – столько ты должна прочитать тропарей «Христос воскресе из мертвых смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». А почему? Потому что каждый день мы совершаем убийство словом. Для нас как будто бы оно не обидное,но мы человека убили этим словом, а молитва, покрывает этот грех.
И она многих учила этому, призывала молиться так.
Часто мы не могли понять ни её слов, ни действий, а она все делала точно, но окружающие не понимали. Вот пример: однажды мы были у матушки в гостях с моей духовной сестрой. Неожиданно закрылся замок и мы никак не можем его открыть, а нам нужно срочно уезжать.
Матушка говорит:
– Я вот брошу ключи вниз, а ты возьмешь эти ключи, и принесёшь и откроешь. Я подумала, что она ко мне обращается, но как же я со второго этажа что ли прыгну вниз? Матушка ничего не ответила на моё недоумение, и только потом я поняла: она разговаривала совсем с другим человеком, который был далеко, но вскоре пришёл, поднял ключи и открыл дверь снаружи.
Матушка была необыкновенным человеком. Она была настолько деятельная, что эта её энергия передавалась людям, зажигала нас изнутри. Когда преподобный Серафим Саровский приходил на клирос, так он всех веселил, видит: регент стоит унылый, ну вот как он споёт: «Господи помилуй, Господи помилуй!» Так и матушка – она вся горела к Богу. Она с Ним разговаривала как с живым. С Матерью Божией разговаривала, как с живой. Когда она пела, из неё будто огонь выходил. В ней, как и у преподобного, была такая энергия и такая любовь, что она не просто пела: «Господи помилуй», у неё вырывалось из груди… У меня такого нет, я не могу даже показать, но я чувствовала, какая она была огненная. Она горела, она пением горела.

Матушка мне всегда говорила и увещевала, чтобы не осуждала ближнего, напоминала в письмах: «Не осуждай!» Ей открывались и помыслы осуждения. Приехала я как-то к матушке, а она посмотрела на меня и говорит:
– А блудниц не осуждай.
И в самом деле, у меня было в мыслях осуждение, а матушка это увидела во мне.
Матушка многое предсказывала мне о дальнейшей жизни. Она мне говорила:
– Вот ты будешь монахиней, будешь подвизаться в монастыре.
– Матушка, где же я буду подвизаться?
Она подумала, подумала и говорит:
– Вот там, где-то под Киевом монастырь.
И действительно, сейчас я живу в этом монастыре под Киевом…

Из воспоминаний монахини Евдокии.

Матушка Антония была истинной рабой Божией, всегда была с Богом и я это ощущала с самого начала нашего знакомства. Конечно, всего, что матушка говорила, всех советов и случаев её прозорливости не опишешь. Это всё в сердце. Но кое-что постараюсь вспомнить. В 1998 г. по милости Божией Господь сподобил принять постриг с именем Евдокия.
Познакомились мы с матушкой Антонией более десяти лет назад в Киеве во Владимирском соборе. Тогда я жила в миру и о монастыре не помышляла. В соборе я обратила внимание на старенькую матушку, подошла к ней. А возле неё находились ещё несколько женщин, которые внимали её рассказам. Вдруг стали звонить в колокольчик, чтобы все выходили из храма. Я взяла рюкзак матушкин и вместе со всеми вышла. Сели мы на скамеечке, кроме меня — ещё двое, поговорили духовно. Беседа продолжалась долго, уже вечерело, и те две рабы Божий кинулись уезжать, так как далеко жили. Так я осталась одна с матушкой. Она после говорила:
– Я знала, что из трёх – одна моя будет.
Просила я её, чтобы пошла ко мне ночевать, но матушка ответила:
– Нет! Монах должен ночевать только в монастыре.
Повезла я её во Флоровский монастырь но мы пробыли там недолго. Нет, не моё, поехали домой, говорит матушка, а домой – это в Покровский монастырь. А я, тогда, хоть в Киеве и жила, но в Покровском монастыре ни разу не была.
Помню, как матушка ещё при разговоре возле Владимирского собора спросила у меня:
– Хочешь быть монашкой?
– Что Вы, матушка, я ж такая грешная!
– Все мы грешные, а будешь монашкой.
Хотя у меня тогда и дети были (муж уже умер), семья, работа, заботы… Поехала матушка в Покровский, а душа моя – за ней. Не выдержала я, на другой день приезжаю впервые сюда, стала её искать. Матушку Антонию не нашла, поздно как-то было, но зато познакомилась с другой, с покровской монашечкой, ныне тоже покойной. И та мне сказала:
– Приходи к нам в монастырь. Я ей говорю:
– Ведь замужем я была, дети, как в монастырь? Ничего, и я замужем была…
Так и сложилась в сердце мысль, закралась в сердце — о монастыре. На другой раз пришла в Покровский, купила ватрушек, положила в кулёчек. На этот раз матушку нашла. Побеседовали мы с ней, отвела я душу – и матушка вызвалась меня провожать, потому что было уже поздно и темно. Довела до ворот – а там, на территории монастыря тогда стояли какие-то сарайчики, гаражи, а за загородкой – собака: как кинется на нас с лаем. Я перепугалась, говорю матушке:
– Боюсь, а она:
– Ни до чего не дотрагивайся. Может разорвать.
Сначала не поняла я, ведь и так ни до чего не дотрагивалась, а уже после Господь вразумил, что это ко всей моей жизни относится. Чтоб ни к чему не прилепляться, не испачкать душу.
Ездила я с матушкой и в Почаев, и в Одессу. Ходили мы с ней и другими сестричками на могилку к преподобному Кукше, вспоминала она о нём, рассказывала, пели мы псалмы духовные. Очень памятно всё. Помню, раз приехала я в Почаев, поднимаюсь по ступенькам в собор ранним утром, людей мало. А наверху лестницы – матушка Антония! От радости руками развела:
– Неужели это ты?!
Забрала меня к себе в номерок в гостиницу. Раз пришли мы с ней из церкви, а она мне и говорит:
– Ольга, делай сейчас же поклоны. Сделай двадцать один поклон – да смотри, ровно, правильно клади!
Я с радостью ответила:
– Матушка, благословите! – и стала делать. А она спросила:
– Тебе же не трудно.
– Нет, но почему всё же именно двадцать один поклон.
– Позже узнаешь!
Уже через годы Господь открыл, что это значило. У нас в нижней церкви на праздник Почаевской Божией Матери стояла я возле иконы и вдруг – как будто голос в ушах: «Двадцать поклонов – мытарства, а один поклон – Господу сделаешь». И вспомнилось, что она про него, этот последний мой поклон, сказала:
– Вот этот единственный поклон ты правильно, красиво положила.
И ещё помню одно матушкино пророчество про Украину. Она говорила, что больше всех пострадает Украина (в последнее время), что будет трудно, даже голод будет. Но успокоила:
– Я буду с тобою, мы будем с вами.

Помню, как первый раз приезжала к ней в Москву, вышла из такси, подхожу к квартире. Она двери открывает:
– Матушка, – говорю, – это я! А она, в радости и слезах:
– Как я тебя вспоминала, ожидала!
Дала мне свой молитвенничек старенький, а я ей поплакалась:
– Матушка, как бы мне Евангелие хотелось.
Ведь тогда такое время было, что не достать ничего из книг святых… После нашей беседы матушка Антония ездила в Почаев и оттуда прислала мне платочек (с лика Матери Божией) и Евангелие. Когда мы встретились, она сказала:
– Нигде не было, так я к игумену пошла просить, сам игумен Почаевский дал!
Как ехала я, бывало, к матушке — так всё старалась самое лучшее, самое хорошее ей купить.Раз привезла ей длинный такой рушник и ещё разных гостинцев.Так она поглядела на рушник, и говорит:
– А к чему ж этот рушник? Да, это твоё мытарство будет, длинное такое и прямое…
Подарила мне матушка крестик нательный от какого-то старца (не сказала какого). Благословила со словами:
– На, держи. Тяжёлый-то крестик!
Я взяла в руки;
– Да он же, матушка, лёгкий!
А она только смотрит и говорит:
– Помоги тебе Господи,
И не поняла я тогда, не дал Бог разума, что это она про дальнейший мой жизненный путь говорит. Сколько довелось всего испытать, как я скорбела, как тяжело – прямо невыносимо было! А крестик я ношу, не расстаюсь с ним…
Матушка, конечно, была великая, она была с Богом. Господь самых низких и убогих Своих рабов возвышает: кто тут мал, тот там – велик.
Простите меня, многогрешную, за такое письмо нескладное и простое, ведь я человек простой, неучёный, но писала искренно и от всего сердца. Наш монастырь молится за матушку – где могла я подала: и на псалтирь, и на проскомидию годовую, и сама, грешница, по мере моих сил молюсь.

Из воспоминаний монахини Капитолины

В начале 1970-х годов, когда я переехала в Текстильщики, ближайшие храмы к дому были – на Калитниковском кладбище и Болгарское подворье. Стала я ходить в храм на Калитниковском кладбище, пела на клиросе у регента Надежды Георгиевны по будням. А в праздники я никогда не изменяла Елоховскому собору. В Калитниках было два хора: один поёт в понедельник-вторник, второй – в среду, четверг и пятницу. А в субботу вечером собираются все – и правый, и левый хор. В воскресенье тоже разделяли, – кому петь вечером, а кому – утром.
Однажды я попала в другую смену на клирос. Матушка Аполлинария регентовала, и я стояла среди певчих. Она увидела нового человека и спросила:
– Ты что, с Надеждой поешь?
– Да.
Благословили меня читать часы, потом пела я с матушкой. Она меня очень расхваливала, что хорошо читаю и устав знаю, я была даже смущена этим. Десять лет ходила я в Калитники и хорошо запомнила матушку Аполлинарию. Она мало изменилась, облик остался тем же. Иногда люди меняются так, что их и не узнать, а матушку и через много лет легко было узнать.
Матушка была очень энергичная, волевая, не сказать, чтобы строгая, чувствовалась в ней доброта. Но главное в характере – очень живая и деятельная. Тогда я не знала, что у неё были духовные чада, а то, может быть, я к ней и прилепилась бы, потому что моя старица к тому времени уже умерла. Так что матушка Аполлинария жила в моём сердце, и я её хорошо помнила.
Через много лет я приехала на лето в Малоярославец. Конечно, сразу же пошла на службу в монастырь. Знакомая сказала мне, что в обители есть одна монахиня-схимница Антония, к которой ездит очень много москвичей. Она даёт советы, даже прозорливая. Я ответила ей, что постараюсь всё разузнать.
В Малоярославце я бывала и раньше. Произошло это при таких обстоятельствах. Был в Москве до революции монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, очень древний женский монастырь, сейчас его открыли. В этом монастыре жила схимонахиня Ольга. После разорения обители она работала алтарницей в храме Воскресения Словущего на улице Неждановой. Я часто ходила в этот храм, и матушка меня приметила, дала мне свой адрес и пригласила к себе. Она была богомудрая, смиренная и опытная в духовной жизни старица.
Многое рассказала она мне о себе. Отец привез её в монастырь, когда ей исполнилось четырнадцать лет. К ним в монастырь приезжал отец Иоанн Кронштадтский. Он их благословлял, служил в храме и очень любил этот московский монастырь. Матушка прожила в стенах обители до самой своей кончины, а умерла она в возрасте восьмидесяти лет в той же келии, где поселилась придя в монастырь. Получилось это потому, что после революции инокиням сказали:
– Если пойдёте работать на фабрику, останетесь жить в своих келиях.
Многие сестры согласились, в том числе и матушка Ольга. Она работала уборщицей в поликлинике, потом на фабрике и бывшая келия стала для неё постоянным местом жительства. Когда она вышла на пенсию, то устроилась алтарницей в храме Воскресения Словущего. Я очень привязалась к матушке и получала от неё много наставлений о монашеской жизни.
Матушка Ольга помогала ссыльным священникам. Так она заочно познакомилась со схиигуменом Парфением, когда тот был ещё в ссылке. Когда батюшка освободился и приехал в Москву, они встретились.
Отец Парфений был монахом Киево-Печерской Лавры. Его арестовали, десять лет провел на Беломорканале и на берегу Карского моря, там он едва выжил. Когда освободился, то через два года его снова взяли и дали срок, после которого отправили на вечное поселение в Сибирь. Но тут умер Сталин и после амнистии батюшка возвратился из Сибири.
После ссылки отец Парфений списался с Владыкой Гермогеном, епископом Ташкентским и Среднеазиатским. Он был наместником Киево-Печерской Лавры, когда батюшка состоял в числе братии. Владыка пригласил его в свою епархию и обещал дать приход. Отец Парфений приехал в Ташкент и стал служить в Самарканде, в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Прихожан было немало, так как во время войны здесь поселилось много русских, да и ссыльных оставалось немало. Батюшка долго служил в Самарканде, но в конце концов решил вернуться. Он говорил:
– Хочется умереть в России.
Матушка Ольга обратилась ко мне с просьбой устроить батюшку в Малоярославце.
Сделать это было в то время довольно трудно, власти не разрешали прописывать, но у меня был родственник – влиятельный человек в городе и я попросила оформить разрешение на покупку дома. Он помог нам, купили мы дом в Малоярославце, отец Парфений прописался в нём вместе с монахиней, потом схимницей Ниной, она тоже была ссыльной. Батюшка её постриг и она жила в доме как келейница.
Когда батюшка переехал в Малоярославец, он уже не служил на приходе. Тогда он говорил так:
– На приход я не пойду. Если бы был монастырь, туда я бы пошёл. Монах должен быть в монастыре…
Батюшка там и подвизался, служил на антиминсе в домовой церкви, здесь в Малоярославце он и отошел ко Господу. Могила его в Кариже, возле Покровского храма. Этот храм не закрывался во время гонений на веру. В Малоярославце закрыли всё: – монастырь, церкви. Единственная церковь осталась в Кариже – туда все верующие и ходили молиться. Там же на кладбище у храма покоятся три последних монаха Никольского монастыря: архимандрит Сергий, игумен Георгий и игумен Илия. Я их видела, когда мне было четырнадцать лет и помню их облик. Сейчас здесь подворье Никольского монастыря.
Отец Парфений был строгим монахом, очень строгим. Но, конечно, более строгим к себе, а к другим был снисходительным. Больным разрешал послабление в посты. Он духовно окормлял многих людей.
В Малоярославце жили также и монахини, которые вернулись после ссылок и тюрем. Они помогали и другим сестрам устроиться в городе. Снимали обычно какую-нибудь маленькую комнатушку. Благодатный город – Малоярославец.
Здесь жили не только монашествующие, но были и профессора, учёные, которые должны были жить после лагерей и ссылок за сто первым километром. Помню, бывший московский профессор Валериан Валерианович многое рассказывал нам. Жила там Ольга Фёдоровна, из дворянского сословия – у неё и устраивали вечера, делились воспоминаниями. Мне они доверяли, и очень интересно было их слушать. Приходили монахини и монахи, среди них был отец Георгий – последний монах из Черноостровского Никольского монастыря.
После встречи с отцом Парфением моя мать духовная Ольга попросила батюшку постричь меня.
Владыка Гермоген (Голубев) ещё в Самарканде дал отцу Парфению благословение постригать в иночество. Батюшка многих постригал в монашество.
Отец Парфений ездил к старцу Сампсону в Москву. Беседовали они подолгу. Я сопровождала батюшку в этих поездках к старцу Сампсону, и сама познакомилась с ним.
Возвращусь к нашей встрече с матушкой Антонией в Малоярославце. Близкая моя знакомая помогла мне попасть к ней. Было это в 1998 году. Когда она привела меня в келию, матушка Антония говорит:
– Садись со мной рядом, на мою кровать.
Я к ней подсела. Матушка долго со мной беседовала, расспрашивала о жизни, какое у меня правило, как молюсь, как в храме тружусь. Я спросила её:
– Матушка, может быть, закончить мне трудиться в храме, а приходить только когда смогу по силам, а когда и дома помолюсь.
– Нет, монах должен в храме быть до конца своей жизни; всё время стремись в храм. Как можно больше будь в храме. И если есть силы и Бог даст терпение и крепость, надо трудиться в храме.
Когда я узнала, что матушка регентовала в Калитниках, то уже точно вспомнила ее. Много раз подходила потом к ней в храме, брала благословение. Когда я уезжала, она благословила меня и сказала:
– Бог тебя благословит, поезжай с Богом в Москву.
Потом запретили к ней подходить и с какой-то опаской стали все смотреть. Недавно попалась мне книга про Аносину пустынь*. Там есть строки о владыке Серафиме (Звездинском). Когда его сослали на север, то в Москве он останавливался на одну ночь. Духовные чада приняли его тайно на квартире, и одна из инокинь спросила тогда:
– Владыка, мы так любим свою Пустынь, так сейчас плачем, что её закрыли. Неужели никогда уже не возвратимся мы к монашеской жизни и не будет монастырей?
Он ей ответил:
– Обители могут открыться и будут ещё на Руси, но эти монастыри недолго продлят своё существование… В них не будет ни старчества, ни духовности – одна физическая работа. Руководителей духовной жизни в ниx не будет.
Ведь монастырь – это школа благочестия, и каждая монахиня должна была бы иметь духовную мать – старицу, такую как мать Ольга, мать Антония. Я приходила к ним и открывала не только дела, но и мысли. И они меня наставляли, они вели меня ко спасению. Сейчас таких нет. Вот ушла матушка Антония, и там больше нет никого.
Чтобы принимать откровения помыслов у сестер, надо иметь опыт духовной жизни. Или это может быть чудо, когда Господь особо призывает. Сегодня в обители нет стариц и опытных монахинь – таких, как матушка Антония, как матушка Ксения. Молодые в монастырях больше трудятся, молятся. Труд и молитва – это хорошо. Но ведь всё начинается с помыслов. Если помысел плохой пришел, надо его сразу убить, как о том поется в псалме: «блажен иже имет и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс. 136.9). А кому открывать помыслы? Кто будет руководить твоей духовной жизнью? – Таких людей в монастырях почти что нет.
Монахиня Капитолина (в схиме – Ксения) – похоронена рядом с матушкой Антонией на кладбище. Она долго подвизалась в Елоховском соборе (примерно пятьдесят лет) и была алтарницей правого Благовещенского придела. Все говорили о ней много доброго, что она была хорошим, мудрым человеком, к ней можно было подойти, посоветоваться, очень духовная и строгая монахиня. И вдруг я встретилась с ней в Малоярославце в монастыре. Она сказала мне:
– Мой духовник отец Николай определил меня сюда. У меня было немного сбережений, пенсия, и всё отдала я в монастырь. Живу тут хорошо, за мной ухаживают, даже в храм на колясочке возят.
Святитель Игнатий Брянчанинов говорил, что монахи последних времён должны руководствоваться Священным Писанием и творениями Святых Отцов, где можно найти ответы на духовные вопросы. Я благодарю Бога, что Он и на жизненном пути удостоил меня встреч со старицами – схимонахинями Ольгой и Антонией. Их наставления всегда в моей памяти.

Из воспоминаний инока Серафима

Встретился я с матушкой в Малоярославце. Она меня благословила и пригласила на беседу в свою келию. Матушка меня поучала о терпении, послушании, молитве. Потом вдруг спросила:
– Ты кем хочешь быть?
– Епископом. Владыкой.
– Много хочешь, но мало знаешь. В аду много мантий архиерейских, весь ад покрыт. Если хочешь, чтобы там была и твоя мантия, то будь Владыкой.
Я ужаснулся от этих слов. Очень долго мы разговаривали. Когда я стал собираться, то попросил:
– Матушка, благослови, я пойду.
– С кем?
– С Богом, матушка.
– Хорошо, что с Богом.
– А с кем ещё, матушка?
– С Ангелами и всеми святыми.
– Спаси вас Господи.
И дала мне просфору со словами:
– На тебе, Серафим, святыньку.
А я тогда был ещё Алексей и говорю:
– Матушка, я ж не Серафим, а Алексей.
– Ничего, всё равно, Серафим и Алексей.
А теперь с первого ноября 2000 года стал я Серафимом рясофорным.

Из воспоминаний Татьяны К.

Впервые я побывала у матушки в феврале 1995 года. Уже год у меня было благословение съездить к ней. Но останавливало малодушие и боязнь чего-то непознанного. В то время я уже читала книги о жизни подвижников и знала, что нарушить благословение старца или старицы, значит, отклонить волю Господню. А готовности узнать свой жизненный крест ещё не было.
Поехала я в Ярославль на Толгу, чтобы попросить у матушки молитв за тяжело больного человека. От Ярославля до монастыря шла пешком, – решение ехать пришлось принимать спешно, и надо было привести в порядок мысли, успокоиться, подготовиться к встрече. Пока шла, думала о болезни батюшки, о своей судьбе. Было ожидание чего-то нового, которое вот-вот должно открыться. Пока шла, твердила молитву: «Господи, через матушку Антонию, открой мне Твою волю, но не дай мне креста, которого я не смогу понести!»
На проходной я сказала, к кому пришла. Через некоторое время меня разыскала келейница матушки и привела к ней в келию. Смятение и беспокойство сразу отступили. Когда я собиралась ехать к матушке Антонии, меня предупреждали: «Тебе может быть и непонятно вначале, что она будет говорить. Она – схимница, – у неё свой язык!» Но, на самом деле, меня как раз поразила речь матушки, она говорила на моём языке, употребляла слова моего круга общения. Чувствовалась простота, близость, даже родственность.
«Батюшка не умрёт. Он очень нужен, ещё нужен людям!», – так ответила матушка на мой первый вопрос.
Рассказала я о матери. В то время она была неверующей, хотя и крещёным человеком. Мама была обеспокоена моим интересом, увлечением к Церкви, говорила: «Ну, можно свечку поставить но, зачем так этим увлекаться? Ты – переучилась!». Рассказала я всё матушке. Она помолилась и говорит:
– Ничего-ничего! Пусть читает «Достойно есть…»
Впоследствии мама изменила своё отношение к религии, стала приступать к церковным таинствам.
О себе в тот раз говорила мало. Матушка учила молиться: не спеша, выговаривая четко слова, и благоговейно накладывая крестное знамение, проговаривала простые, коротенькие молитвы. Одарив меня просфорочками и гостинцами, матушка благословила в обратный путь. Мне захотелось заехать в Сергиев Посад, поклониться мощам преподобного Сергия. Говорю матушке о своём намерении. А она:
– Тяжело не будет? Смотри!
Не подумав, самоуверенно говорю:
– Нет! Я же там бывала уже!
Вспоминать слова матушки пришлось позже. Автобус на пути из Ярославля в Сергиев Посад сломался. Приехала в незнакомый город, темно, Лавру не найду, да и не пустили бы меня туда среди ночи. Вот и пришлось ночевать на станции с бомжами и лицами сомнительного поведения. Всё обошлось только по молитвам преподобного Сергия да, наверное, и матушки!
В июле я снова встретилась с матушкой Антонией. На этот раз меня волновала судьба моего брата: он, – военный, его послали в Чечню, и от него уже долго не было никаких вестей.
В это время матушка испытывала трудности. В монастыре многие были недовольны, что к схимнице со всех сторон едут люди. Милостью Божией мне все-таки удалось поговорить с матушкой Антонией. На этот раз меня провели в кедровник, что на месте явления Божией Матери епископу Трифону.
– Видишь, я здесь, как в раю! – улыбнулась мне матушка. Меня удивило то, что она меня узнала, и в точности повторила мне слова, сказанные ранее про маму. Про брата сказала:
– Никуда он не пропал! Вот, я его сейчас вижу… Закажи три молебна (матушка назвала какие), и он объявится!
У меня был друг. Когда-то он впервые привёл меня в храм. Но со временем я стала понимать, в каком трудном состоянии он находится. Объяснять ему что-либо в то время было бесполезно. Его письма оставляли тяжелый осадок, а порвать с ним общение, – тоже что-то останавливало.
Матушка о нём сказала:
– Выкарабкается!
Спустя некоторое время мой друг раскаялся в своих оккультных занятиях, понёс епитимью. Теперь «выкарабкиваемся» вместе.
На этот раз я решилась спросить о себе. Матушка говорила только хорошее. Каюсь, возникло даже сомнение: может ли так всё быть гладко?
Спросила:
– Матушка, а замуж я выйду?
– Выйдешь, если захочешь!
И говорит келейнице:
– Ты погляди, какая она счастливая! посмотри на неё, посмотри!
Мне стало неловко, но, с другой стороны, было легко и радостно. Матушка благословила меня шишками из кедровника, где было в 1314 году явление Богородицы, и я благополучно успела на нужный мне поезд. Дома я заказала нужные молебны. Через некоторое время мама получила от брата телеграмму: «Жив, здоров!..»
А вот цена моего маловерия оказалась дорогой. Вскоре меня стали благословлять в монастырь. Я пробовала смириться, но пришла в отчаяние, была близка к душевному расстройству. Сейчас, я понимаю, почему это произошло. Ведь матушка предупреждала: «Кто бы тебе, что ни говорил…». На ум приходят и слова Спасителя: «Маловере, почто усумнился еси» (Мф.14,31).
Уверена, что матушка не просто предсказала мне ряд событий, она вымаливала их для меня! Может ли быть всё гладко на пути спасения? Конечно, нет! Но молитвами Богу угодивших людей, сглаживаются овраги и крутизны наших «карабканий» на этом пути! Не знаю, может ли человек быть счастливым на Земле? Но слова матушки не могут быть ложными, а это значит, что она и сейчас вымаливает для меня счастье. В вечной жизни оно возможно наверняка!

Из воспоминаний Марии П.

С матушкой Антонией я познакомилась восемь лет назад, тогда адрес мне дала приятельница по работе. И пришла я к ней с большим горем: у меня похитили дочь. На тот момент её не было, наверное, двадцать четыре дня. Меры были приняты, конечно, всякие, но безуспешно. А матушка, выслушав меня, сказала мне, что дочь моя жива, что мне надо подать три записки в три церкви за здравие, в честь Святой Троицы , в одном из них самой молиться о дочке, поставить по три свечи в каждой церкви. Это значит: Спасителю, Божией Матери и Николаю Угоднику по три свечи, что я, естественно, на следующий день и сделала. Но в этот день она меня сразу обнадёжила, – сказала, что дочь жива, что я её увижу через два дня.
Матушка сказала:
– Не переживай, я буду молиться, – и дала мне молитвы.
Когда я возвращалась домой из церкви, там от метро можно было ехать автобусом, но я пошла пешком, и думала: сейчас приду – и её сапоги у двери. Хотя дочери дома не оказалось, но чувство такое было, потому что она в этот момент ехала в поезде, как потом выяснилось. На следующий день дочка моя была уже дома, жива и здорова. Естественно, конечно, нервную систему мы лечили и целый месяц этим занимались но, слава Богу, закончилось всё благополучно.
Когда матушка меня выслушала, она мне сразу сказала, что дочку мою похитили практически от дома. Она ехала из Серпухова на автобусе, должна была выйти на кольце и ещё доехать на тридцать седьмом маршруте, так как мы живём в Ясенево. До дома она не доехала две остановки. Взяли ее. Это было четвёртого января, где-то половина седьмого вечера, и шёл сильный снег. Даже тем, кто мимо едут, не особо видно; может быть, кто-то вступился бы, но на кольце кто, конечно, вступится. её на машине увезли в Батуми. Ей было на тот момент восемнадцать лет. Ехали, как она рассказывала, три дня. Дочка не выносила машины, и очень часто теряла сознание. В Батуми дочь прятали на квартире в течение двух недель, её готовили для продажи в Турцию. Матушка сказала, что машина была тёмно-бордовая, что похитили дочку почти от дома, она не доехала две остановки. С точностью описала, где она находилась, в каком доме, практически был такой момент, когда она хотела выброситься из окошка. Она и про это сказала, что она хотела покончить жизнь самоубийством, но у неё ничего не получалось, пока она была там, пока её оттуда не спасли. Всё это матушка описала точно: как дочка там находилась, где ей помогали, как её проводили. Через двадцать шесть дней отсутствия по молитвам матушки Антонии дочь была дома.
Пожалел её молодой парень, который, в сущности, не занимался этими делами. Он просто попал случайно в эту квартиру и увидел её. А на следующий день он её выкрал оттуда и увёз к своей сестре в военный городок. И там она была, наверное, дней десять. Потом военный, муж сестры этого парня вывез её на машине и проводил до поезда. Вот так она приехала.
С тех пор мы с дочерью часто ходили к матушке, и она лечила нас своими молитвами. Потом благословила дочку на брак. Общались часто. Я и со второй дочерью к матушке приезжала, перед тем, как ей выйти замуж, – и в этом матушка помогла. К нам она относилась очень дружелюбно, всегда нас радостно так встречала. Дочку мою она звала не то королева, не то принцесса: «Ой, королева моя пришла». Она её очень любила. Мы даже были у неё с дочерью перед самым декретом, когда она уже была Машей беременна. После этого, мы приходили, конечно, не только когда у нас что-то случалось, и просто навещали. Но, когда приходили с бедами, она сама видела, что может случиться, и советовала, как поступить.
Вот она предостерегала нас, чтобы мы помогли сестре, которая вышла замуж в Пермь, муж её туда увёз. А матушка сказала, что там, в Перми, смерть и надо опередить это. Сестра тогда только родила дочку, девочке было месяца четыре. Матушка сказала, что её надо срочно покрестить, взять молитву и принять пять причастий, через каждую неделю. Дала она нам свой крестик, чтобы передать сестре, водичку святую, дала и ладанку. Конечно, ладанку с крестиком она носила, водичку выпила, девочку покрестила, молитву взяла, но причастилась только один раз, после чего уехала. Там, естественно, ничего этого не сделала. В общем, не выполнили благословение матушки и сестра у нас умерла.
В 1997 году зимой мы навестили матушку Антонию в монастыре в Малоярославце. Поехали мы туда по той причине, что у другой сестры – Л., не было детей. Она упорно этим занималась: лечилась и проверялась пять лет. Вот, в конце января мы поехали к матушке. Говорили, что причина вся в муже – врачи поставили такой диагноз, что это от него она не может родить. Мы-то грешным делом советовали ей зачать другими какими-нибудь способами, а так как она у нас очень верующая и венчанная, то сказала: «Если ребёнок у меня будет, то только от мужа». Как только приехали к матушке, сестра стала жаловаться, что не может иметь ребёнка из-за мужа. Матушка ответила:
– Ты на мужа не клевещи. Не в нём причина, что у вас столько лет нет детей. Виновата ты! – и сказала ей причину, что она сделала аборт до свадьбы.
Сестра, конечно, расплакалась, потому что это была её последняя надежда. Но матушка её успокоила:
– Можно умолить Бога, и я тебя благословляю. Окунись в нашем источнике, когда будет потеплее. У тебя будет ребёнок. Но, ты должна это всё вымолить.
Она говорила сколько раз ей в церковь сходить. Всё, что матушка велела, она выполнила. Было холодно, двадцать восемь градусов мороза, но всё равно она окунулась. Когда мы подошли к источнику, он был затянут льдом. Л. пробила лёд пяткой. Когда приехали в Москву, она высушилась феном и тут же уехала к мужу. Она даже не осталась у нас ночевать. И, когда она приехала в Купавну, муж, естественно, её ждал. Она сама медик, она высчитала всё до дня. То есть она с этого дня зачала и родила дочь Настеньку, названную в честь матушки. Это был наш последний визит. После этого мы больше не виделись. Собирались много раз, но нам говорили, что к ней уже не допускали.
Ездила я к матушке с приятельницей Л., у которой очень сложная ситуация: три раза выходила замуж, – и все три мужа умирали. Было это восемь лет назад. Л. сказала:
– Я даже знакомиться боюсь.
Матушка ответила ей:
– Не переживай, то есть, это не твоя вина.
Она дала ей надежду и добавила:
– Вот, если познакомишься, если у тебя будут серьёзные причины, но я не вижу в ближайшем будущем, чтобы ты за кого-то вышла замуж. А в общем, не бойся.
По каким бы вопросам мы ни обращались к матушке Антонии, с каким бы горем ни появлялись, уезжали с лёгкой душой, с надеждой. И, как она нам помогала, всё это ощущалось. То есть, не было так, что она нам сказала, и это не сбылось. Много, например, она говорила моей маме о её жизни, что та сама забыла, а потом вспоминала. Матушка к ней хорошо относилась, мама в нужде жила, пятнадцать детей у неё было. Сейчас четырнадцать осталось. И последняя родилась уже после смерти папы, мама была беременна четыре месяца. Только я была замужем тогда, так что все пятнадцать были на её плечах. И так, вот, потихоньку – потихоньку, матушка сказала моей маме:
– Тебе помогает родственник по твоей линии. У вас в роду есть священнослужитель.
Она даже не знала. Потом, когда спросила у старшего брата своего, он говорит:
– Да, дядя наш родной брат отца был священнослужителем и его расстреляли во время гонений на веру.
Матушка подтвердила:
– Он за вас молится, вам помогает, и всех детей поднимала с его помощью.
Приходила к ней с работы моя коллега, она никак не могла выйти замуж. Матушка ей давала молитвы, что она должна была в церкви сделать.
Однажды она сказала:
– Я знаю, как на том свете и за что спрашивает с нас Господь.
Она говорила, что нельзя молитвы читать лёжа, обязательно стоя или на коленях, примеры приводила, почему нельзя сидя читать молитвы. Надо тебе что-то достать, а ты сидишь, и тебе не хватает совсем немного. Ты бы приподнялся и достал, но ты не достанешь, не сможешь приподняться, поэтому тебе и говорят:
– Сидя читала молитвы, – за это тебе испытание.
Говорила, как она видела рай, какой он красивый, как там хорошо. Первые два года после знакомства бывала у матушки часто. Не было такого месяца, чтобы я хотя бы два раза к ней не приехала. Здоровье она восстанавливала много раз. Приеду больная, она почитает, перекрестит, подержит рукой – и всё, я уезжаю совсем другим человеком. Вот, этим и помогала.
С любовью она отнеслась к мужу сестры Анны, он к ней потом не раз приезжал, замки ремонтировал. Миша-то постоянно их выбивал, так он дверь ремонтировал, делал ремонт, в комнате, где у неё иконостас. Там надо было что-то подделать. Она говорила Ане, что муж её очень хороший человек, чтобы она его берегла, ценила. Не ко всем она так относилась. Я же подолгу у неё сидела, приеду, скажем, в десять часов утра, а могла уехать в четыре, весь день могла у неё находиться, помогала по дому. Были такие моменты, что она людей отправляла. Она говорила:
– Сначала одумайся, как следует подумай, веру приобрети, потом приходи, а сейчас уходи.
Когда матушка говорила, а я иногда находилась у неё по пять-шесть часов, это можно было слушать сутками. Я столько радости и пользы получала! И как только становилось хуже, плохое самочувствие, скорби, я сразу ехала к ней. Даже когда матушка болела, лежала с высокой температурой, могла кого-то не узнавать, но меня узнавала всегда и радовалась приезду.
Из последних наставлений матушки запомнилось, как говорила она о том, что нужно обязательно найти духовного отца:
– Найди себе духовного отца, который поймёт тебя. Это сразу заметно. Ты сразу почувствуешь, как он тебя слушает, как он вопросы задаёт, как он исповедь принимает… Нужно рассказывать ему всё, буквально всё, до подробностей. То есть, каяться в грехах подробно.
Когда говорила ей о церковных нестроениях, матушка отвечала:
– Не обращай внимания, наберись терпения…

Из воспоминаний Юлии В.

Двадцать два года назад была Пасха. А раньше на Пасху три службы было: ночь служили, в семь часов служили раннюю литургию и в десять часов служили позднюю литургию. Вечером началась служба, потом пасхальная заутреня, литургия, так и не уходили из храма. Пасхальная служба прошла, и матушка зашла ко мне отдохнуть. Немного поспав, она встала и говорит:
– Слушай, а у тебя дома мальчик бегает светленький. Смотри, как бегает, как бегает!
Я говорю:
– Мать, ну, и что?
– А то, что сын у тебя будет через два года!
–– Но матушка – говорю я, – как же это возможно? Врачи говорят, что у меня не будет детей.
– У Господа, все возможно! – ответила матушка.
А мне уже под сорок лет было.
Ровно через два года родилось это чудо – сын! – беленький, хотя в моей семье все темноволосые. Матушка стала его крёстной матерью. Когда я была беременна, врач сказал:
– Вы не выживете.
Но матушка сказала совсем другое:
– Выживем, Господь поможет.
Но, такое гонение было на меня тогда! Во время беременности я попала в руки врача, которая настаивала, чтобы я сделала аборт, и говорила, что иначе я могу умереть. Матушка сразу сказала:
– Не ходи к врачу, не ходи! А я себя так плохо чувствовала, не послушала совета и чуть на тот свет не отправилась.
После посешения врача я, будучи беременной, пролежала полгода почти парализованная.
Матушка сказала:
– Всё, будешь жить причастием, молитвой и постом!
Она меня в буквальном смысле выхаживала. Причащение, потом соки, травы и, конечно, матушкины молитвы. Ни капли соли, сахара, мяса, рыбы – ничего. И, слава Богу, мы вымолили младенца. Сколько же она за меня молилась и положила поклонов, сколько храмов и монастырей объездила, сколько молебнов заказала! Я пила только святую воду и соки. Батюшка приходил меня причащать. Несколько раз эта врач появлялась у меня дома и кричала:
– Аборт, аборт!
Я сестре говорю:
– Выгони её, вон!
Матушка говорила:
– Читать псалмы, когда она приходит!
Я вычитывала молитвы священномученику Киприану, которые мне указала матушка, а также Евангелие и Псалтирь.
Когда уже лежала в роддоме, тоже были сложности со здоровьем. Однажды увидела я в окно, что матушка стоит внизу и делает знаки: мол, смотри на меня, потом берёт красный камень и пишет на асфальте: «сорок раз читай “Богородицу”, – Господь спасёт, – читай!» И Господь спас меня и сына молитвами моей духовной матери.
Вспоминается такой случай. У нашей певчей М.В. внучка жила на Украине. Какая же была красавица – глаз-то неё не оторвать! Но ничего у неё в жизни не складывалось: с кем ни встречается, ничего не получается. Она приехала в Москву и некоторое время пела у нас на клиросе, матушка взяла её в хор. М.В. стала просить матушку:
– Помолись о моей внучке, что-то у неё не так! Я умоляю тебя, помоги ей!
Матушка молилась два или три дня и сказала:
– Ты знаешь что, – на ней лежит проклятье матери! Приедет она, вот я ей скажу!
Приехала мать девушки, а матушка ей и говорит:
– Что же ты у дочери счастье забрала? Как тебе не стыдно! Ведь ты каждый раз её проклинаешь, когда она что-то сделает: вот ты такая, сякая!.. Ты у неё отняла все здоровье, ты же у неё отняла всё счастье. Что ты сделала? И она будет несчастна только по твоей вине. Иди покайся, плачь и рыдай, что ты сделала, и больше таких вещей не делай!
Женщина разрыдалась:
– Ой, мать, я же не знала, что я такая грешная, – покаялась, причастилась. Вскоре девушка вышла замуж, поступила в институт, двоих деток родила. И её жизнь полностью наладилась. Скольких матушка спасала!
Пела я на клиросе с матушкой. И вот был такой момент летом: все уехали из дома, телефон не работает, будильник сломался. Я один раз опоздала на службу, второй раз. Матушка спрашивает:
– Это что такое? Почему опаздываешь?
Я отвечаю:
– Матушка, меня некому разбудить, – а она:
– А почему ты со своим Ангелом не дружишь?
– А как это, я не знаю, как с Ангелом дружить.
– Очень просто: читаешь вечерние молитвы, последней читай молитву Ангелу-хранителю, перед сном просишь его разбудить тебя. Говори ему, как своему другу, и больше уже ни с кем не беседуй, не говори.
Я послушалась, ну, действительно, что мне делать, надо же вставать, а кто разбудит? Сплю я и утром, будто кто-то тронул за руку. Я села: Господи, кто же это? – никого нет. Пришла на службу вовремя, рассказала матушке, она и говорит:
– А мы всегда дружим с Ангелом.
P.S. Когда автор этих воспоминаний через несколько лет тяжело заболела и лежала практически парализованная, матушка всех духовных детей своих мобилизовала на молитву о болящей. Мало кто верил, что она сможет встать. Врач-специалист, кандидат наук сказал, что из числа людей с такой болезнью выживает какой-то один процент, и то они становятся уже неполноценными людьми. Матушка на время болезни взяла Ю. к себе и пригласила пособоровать её протоиерея Василия Швеца (тогда он служил в Никольском храме села Каменный Конец Псковской епархии). Юлия лежала на матушкиной постели, и отец Василий соборовал её. После соборования батюшка сказал:
– Она будет жить!
И, действительно, ей стало легче, а затем матушка буквально выходила её своей молитвой и заботливым уходом.

Из воспоминаний Валентины Б.

В 1989 году брат познакомил меня с матушкой, я была поражена её вниманием. Она велела нам с мужем повенчаться на праздник Казанской Божией Матери и сказала, что венчаться мы будем в церкви деревни Царёво, где был дом у моего брата, и ещё сказала, что в этой церкви будет девять венчаний, а потом службы будут редкие. Так оно и получилось. Сейчас церковь открывают только в праздничные дни.
Младшей дочери она предсказала быть врачом, когда дочь была ещё ребёнком. Сейчас она учится на третьем курсе медицинского училища. Моя мама с папой приехали к матушке, она посмотрела на папу и говорит:
– Он долго не проживёт, а ты поживёшь в Калининграде (Калининградской области), затем в Москву переедешь и там немного поживёшь.
Папа около года пожил и умер, а мама приехала в Москву умирать, как и сказала матушка. Похоронены они у нас в Москве.
Мой брат Н. тяжело болел. Первая операция у него была очень тяжелая и прошла неудачно, болезненно. Он позвонил матушке и говорит:
– Мне предлагают второй раз делать операцию.
Матушка его очень любила, заплакала и говорит:
– Н., соглашайся на эту операцию, ничего не почувствуешь.
Он ей позвонил после операции и говорит:
– Матушка, я не чувствовал никакой боли, как мне делали операцию, она прошла удачно.
Вот что значат матушкины молитвы.

В очень тяжелой ситуации пришла я посоветоваться с матушкой, как мне быть? Было это на квартире у её знакомых. Я начала рассказывать, а матушка меня прервала и спрашивает:
– Подожди, не рассказывай, расскажи, как у тебя со здоровьем?
Я начала рассказывать, что очень болит спина. Были серьезные приступы. Что от боли ноги отказывают, и я не могла подняться с постели. Что собираюсь идти к врачу, а матушка:
– К врачу можешь не ходить. Я тебе скажу, что больше у тебя таких тяжелых приступов не будет. Ты поверь, что больше у тебя таких приступов не будет!
И всё, с тех пор спина у меня не болит, приступов не было. Я уверена, что это она мне помогла.
Когда я с ней разговаривала, у меня было ощущение, что она уже всё знает. Я ей начинаю рассказывать, а она мне:
– Да, да, знаю, знаю!
Хорошо было около матушки. Тепло, благодать. Телом немощная, а глаза ясные, проникновенные.

Из воспоминаний Евгения Д.

Впервые я познакомился с матушкой Антонией, когда та ещё жила в Москве вместе со своим сыном Михаилом в крошечной квартире. Если мне не изменяет память, наша встреча произошла в 1983 году. В то время я работал редактором «Епархиального Вестника» и по долгу службы часто встречался с различными священниками. Вот от одного-то из них я и узнал о существовании схимонахини Антонии.
– Знаешь, – как-то сказал он мне, – написал бы ты об одной матушке. Вот это схимница! Представляешь, она в этой жизни побывала в аду и в раю. Ей сейчас за девяносто, но она ещё в силе.
От этого же священника я узнал её адрес.
В очередную командировку я прихватил с собой диктофон и пару кассет, предвкушая интересный рассказ схимницы. Часто ли мы встречаем людей, которые побывали там, куда смертным до срока путь заказан? И вот, закончив с издательскими делами, я позвонил домой матушке. Схимонахиня Антония сама взяла трубку. Я представился и попросил её о встрече. Матушка, подробно расспросив, кто я и откуда, дала согласие на мой приезд к ней, но особой радости в её голосе, по этому поводу, я не заметил. По телефону она разговаривала довольно сухо и отрывисто.
– Да захочет ли она вообще разговаривать со мной? – подумалось мне тогда. Судя по её тону, к беседе она вовсе не была расположена. Но встреча была назначена, и я отправился по указанному адресу.
Вскоре я уже поднимался по ступенькам станции метро «Авиамоторная». Вокруг стояли одинаковые белокирпичные многоэтажки. На дворе была середина марта. Птицы, сидящие на деревьях, громко щебетали, по-своему радуясь приходу весны. Под ногами хлюпала серая снежная каша. До назначенного часа ещё оставалось время, и я решил, как говорят военные, осмотреться на местности. Побродил по магазинам, купил в «продовольственном» гостинцев для матушки и отправился разыскивать её дом. Но это оказалось не так просто. Есть такие дома, которые почему-то стоят совсем не в том месте, где им положено стоять, судя по названию улицы и номеру дома, которые прикреплены на их стенах. К таким домам относился и дом матушки. Проплутав по этому району не менее часа, я всё же оказался перед дверьми её подъезда. Поднялся на нужный этаж, ещё раз сверился со своими записями и нажал кнопку звонка.
Дверь открыла сама матушка. До нашей встречи я много раз пытался представить её. Какая она? Не меньше интересовала меня и квартира, где живёт такой замечательный человек. Не раз мне приходилось жить в гостях у архиереев, приходилось мне останавливаться и в монастырях, но вот схимонахиню в Москве, в обыкновенной квартире, представлял себе с трудом.
За порогом меня рассматривала старица. Невысокого роста, с маленькими, но очень живыми и проницательными глазами. Несмотря на более чем почтенный возраст, щёки её были гладкие и белые, лишь на лбу было несколько складок морщин собирающихся к переносице, как у людей, которые что-то напряженно пытаются вспомнить или решают сложную задачу. Из рукавов немного длинного, до щиколоток, стиранного перестиранного подрясника выглядывали худые жилистые руки, с сильными узловатыми пальцами
Я снова представился.
– Ну, заходи, коль пришел! – приветствовала меня матушка.
Раздеваясь, я украдкой рассматривал квартиру, в которую попал. Первое, что меня поразило, так это её невообразимо миниатюрные размеры. Пожалуй, такую квартиру можно было сравнить лишь с каморкой папы Карло из сказки про Буратино. Мне никогда и в голову не приходило, что в нормальном московском доме может быть столь тесное жилище. Та немногая мебель, которая была в квартире, напоминала о послевоенных временах, когда домашние умельцы сами мастерили шкафы, столы и стулья.
Матушка пригласила меня в кухоньку и усадила за стол. Не дав мне даже опомниться, она поставила передо мной тарелку лапши. Я ел, а сам всё обдумывал, как начать разговор на интересующую меня тему. Вот уже и дно тарелки показалось, но ничего путного в голову мне так и не приходило. Положение так же усугублялось крайней немногословностью матушки. Oна ни о чем меня не расспрашивала, а молча продолжала что-то делать по хозяйству.
Эту неудобную тишину нарушил приход знакомой матушки, бойкой старушки, которая помогала ухаживать за её больным сыном. Пока oна умывала и расчесывала Михаила, из комнаты доносились её рассказы о нехитрых житейских новостях, тогда я сделал первую попытку приступить к матушке со своими вопросами. Достал диктофон и начал:
– Матушка, мне говорили, что вы были в аду и в раю. Расскажите, пожалуйста, об этих случаях для нашего журнала.
– Да уж люди наговорят, – проворчала схимница, – оно может чего и было, да я уж не помню, старая я. Память совсем плохая!
Я видел, что дело совсем не в памяти, весь вид схимонахини Антонии являл собой бодрость и энергию, и подозревал, что память у неё будет получше моей.
– Матушка, – начал я с другого фланга, – ну, может быть, хотя бы один случай припомните? У нашего журнала несколько тысяч читателей и им, для укрепления своей веры, будет очень назидательно услышать ваши рассказы!
– Да что ж ты, как репей, прилепился? – ещё более осерчала матушка Антония. Я же тебе ясно говорю: мне восемьдесят девять лет, какой с меня спрос?
Тут в дверях появилась её знакомая.
– Ой, матушка, хватит тебе уж молодиться! Тебе уж девяносто, а ты все в девках хочешь быть!
Обстановка разрядилась, но все последующие попытки разговорить схимонахиню никакого результата не принесли. Я уже совсем отчаялся услышать от матушки что-либо интересное. Для того чтобы мой поход не был уж совсем бестолковым, я начал наводить на кухне порядок. Матушка не мешала и даже более того, краем глаза с интересом наблюдала за мной. Так прошло ещё минут сорок. Мне к этому времени уже сильно хотелось курить. Тут появился и повод выйти на улицу: в углу стояли полные мусорные ведра. Я подхватил их и направился к выходу, но матушка меня остановила.
– Евгений, ты бы курточку набросил!
– Зачем, матушка? – ответил я ей, – там тепло, да и быстро вернусь.
-Вот непослушный, – глядя на меня веселыми глазами уже с театральным неудовольствием упрекнула меня матушка, – говорю тебе, одень курточку!
– Нет, матушка, я лучше так сбегаю, проветрюсь заодно!
– Ну, смотри, как лучше, – согласилась матушка и вернулась на кухню.
Я вышел на улицу в предвкушении получения порции никотина. Но какое меня постигло разочарование, когда я обнаружил, что сигареты и зажигалка остались в куртке, которую мне так настойчиво предлагала надеть матушка! Когда я зашел обратно в квартиру, матушка выглянула из кухни и сказала:
– Я же тебе говорила: одень курточку!
К этому времени на кухне, уже побритый и причесанный, сидел её сын Михаил. Матушкина знакомая наливала ему суп и нахваливала матушкину стряпню.
– А что, Михаил, – обратилась матушка к своему сыну, – засиделась я здесь с тобой, моё место – в монастыре. Вот похороню тебя в следующем году, да и сама отправлюсь в обитель!
Я посмотрел на Михаила, стараясь уловить его реакцию на такое заявление матушки. Но тот остался совершенно спокойным, словно его мать говорила об обыденных вещах. Я уже собрался уходить, когда матушка усадила меня на место и сказала:
– Да подожди, ты, не уходи пока. Один-то случай я, кажется, вспоминаю!
Матушка помолчала немного, глядя в окно, и рассказала мне о своем посещении столь далекого места, как рай, и препятствиях, которые она встретила на пути восхождения к нему!
Прошу прощения у читателей, но в тот момент я больше надеялся на свой диктофон, чем на свою память, но он почему-то совершенно отчетливо воспроизвел все звуки проезжающих машин, далекой от этого дома оживленной московской дороги, но практически совершенно не записал голоса матушки. Теперь же за давностью времени я не берусь пересказывать её рассказ, чтобы не наплести чего-либо от себя. Лишь помню, что матушке Антонии Господь в живом образе открыл великое символическое значение иконы Пресвятой Богородицы «Неопалимая Купина».

Вторая моя поездка к матушке, была связана с болезнью моей матери. Ни с того, ни с сего у неё начались сильнейшие гипертонические кризы. Один из них был настолько тяжелым, что после трехчасового ожидания «скорой помощи» мне пришлось звонить ночью священнику с просьбой прийти и исповедовать мою мать, а так же причастить её запасными Святыми Дарами.
Этот батюшка живёт недалеко от меня, поэтому даже ночью довольно быстро добрался до нашего дома. Однако стоило нам с ним зайти в комнату к маме и начать вычитывать положенные молитвы к исповеди и Причастию, как тут же на пороге квартиры появились врачи “скорой”.
– Ну, вот, – увидев горящие свечи, недовольно сказала одна из них, – что это вы так спешите попа звать?!
Я не стал с ними спорить, лишь попросил подождать несколько минут, после нашего трехчасового ожидания. Вскоре из комнаты вышел батюшка, и тогда-то я попросил у него благословения снова съездить к матушке. Когда я вернулся, проводив батюшку, врачи уже уехали, а на кровати полусидела улыбающаяся мама.
– Знаешь, – сказала она тогда, – даже как-то неудобно перед врачами. Только причастил меня отец Н., как я тут же почувствовала себя намного лучше! Врачи померили давление, и оно оказалось почти в норме, но укол на всякий случай, сделали.
Однако приступы, хотя и не столь серьёзные как в тот раз, продолжались. По некоторым приметам, я мог предположить, что это не естественная болезнь, а что-то «другое». Одним из таких признаков являлась практическая бесполезность лекарств. Даже тройные дозы лекарств не стабилизировали давление, а все сданные в поликлинике анализы не показали каких-либо существенных отклонений в её организме. Вот со своими-то сомнениями на счет этого я и отправился к схимонахине.
На этот раз матушка приняла меня куда более приветливо, чем в первый приезд.
– А, Женя! Заходи, заходи. Давно тебя ждала! – с этими словами матушка, как и в первый раз, провела меня на кухню и усадила за старый, покрытый вытершейся клеенкой стол. По своему обыкновению она налила мне тарелку супа и поставила её передо мной.
После обеда я начал рассказывать матушке Антонии о неприятностях, происходящих в нашем доме. Она не перебивала меня и слушала с живым интересом, опершись одной рукой о подоконник. Когда я закончил описание происшедших за последние недели событий, матушка на некоторое время отвернулась от меня, и, глядя в окно, сказала:
– Ты, милый, не переживай! Эта болезнь не к смерти! Вот только, что я тебе скажу: много убиенных детей на совести твоей мамочки, – вот Господь её и вразумляет! Надобно ей своих детишек отмаливать!
– Да вы, матушка, подскажите как, а я ей уж расскажу!
– Я-то, тебе расскажу, да вот будет ли она выполнять мой наказ? Ну да Бог знает. А правило это, на первый взгляд, не сложное!
После этого матушка подошла ко мне и, глядя в глаза, спросила:
– А ты все о порче думаешь? Есть порча, так что с того? По её грехам Господь и попускает! Ну да ничего, справимся с Божией помощью!
Матушка принялась мыть посуду, а сама продолжала начатый разговор:
– Есть в Подмосковье одна деревенька, где до революции стоял храм. Хороший был храм, благодатный! Так вот что с ним произошло. Как безбожники свергли Царя, ушёл этот храм, что есть, целиком, под землю, во время совершения Литургии! Прямо со всеми прихожанами! На том месте в урочный час и сейчас слышен колокольный звон и церковное пение. Есть на том месте и источник. Так вот съезди туда, да набери для своей мамочки водички, да и мне. Бог даст, привезешь! Я-то раньше без этой водички ни шагу! Вся хворь, да немочь, куда только деваются, как её отопьешь!
– А далеко ли, матушка, тот источник? – спросил я.
– Да уж не близко, – ответила она, – километров сто семьдесят будет! Машину бы надо! – и она вопросительно посмотрела на меня.
– Есть у меня в Москве друг Андрей, – ответил я ей. Да вот только, как на грех, разбил он двумя днями раньше правый бок у своей машины. Первый же пост ГАИ остановит.
– Бог благословит! – ответила матушка, – я так думаю, что доедете вы хорошо, и никто вас в дороге не тронет!
Она помолчала и добавила твердым голосом:
– Да, не тронет! Ни туда, ни обратно! А уж в деревню приедете, спросите бабку Матрену, её там все знают, она-то вам всё и расскажет. Скажите ей только, что от меня приехали! Сама-то я там уже давно не была, ну да все равно помнят, наверное, – добавила она.
Надо сказать, что мой друг был человек маловерующий, но вовсе не походил на многих моих знакомых, всячески поливающих Церковь грязью. Однако и он вначале не согласился на эту поездку. Наконец, сошлись мы с ним на том, что если остановят машину, штраф буду платить я. Впрочем, я видел, что Андрею и самому любопытно посмотреть на место, где целый храм ушел под землю, и не в стародавние времена, а в начале XX столетия!
Короче, на следующий день поутру мы выехали. Я не могу сказать, что ГАИшников на дорогах было меньше, чем обычно, но они нас словно не замечали. Проехав беспрепятственно четвертый пост это заметил и мой спутник:
– Даже когда всё в порядке, кто-нибудь да остановит документы проверить! А тут, словно все ослепли, а у светофоров только и есть один зелёный свет?!
До деревни мы добрались после полудня. Раз или два мы проскакивали нужные повороты, но это мало сказалось на проведённом в пути времени. Очень хорошо я запомнил последний отрезок пути до деревни. Мы довольно долго ехали по узкой, но неплохой асфальтовой дороге среди девственного леса. На этом длительном отрезке пути нам не встретилось ни одной деревеньки и лишь в конце дороги мы увидели огромную вырубку леса, за которой стояли обычные сельские дома.
Неожиданно, нашей побитой «шестерке» преградило дорогу небольшое, но плотное стадо коз, словно на дорогу бросили большую белую пушистую подушку. Мы остановились, пропуская животных, и тут увидели среди стада старую бабульку. Она держала в руках небольшой прутик, которым можно было испугать разве что козлёнка! Я открыл дверь и выбрался из машины:
– А, что бабушка, – обратился я к старушке, – не подскажешь нам, где можно найти бабку Матрену?
– О, Господи! – всплеснула она руками, – да это я и есть! А вы, кто такие будете?
– Да мы от матушки Антонии! Она сказала, что вы должны её помнить?!
– Вот так дела! – обрадовалась бабка Матрена. Да кто ж её, благодетельницу нашу, забудет? Почитай вся наша деревня ей чем-нибудь да обязана!
– А мы, бабуль, вот с чем приехали, – обратился я вновь к старушке, – матушка сказала, что есть здесь место, где во время революции ушёл под землю целый храм?
– Вот уж матушка! Давно видно она у нас не была, – ответила старушка, – да уж и самого этого места нет, милые мои. Как узнали московские власти об этом чуде, как тут же устроили на этом месте котлован для добычи песка. Разворотили всё вокруг на целый километр, да потом всё так и бросили! Ну, да поедете, сами всё увидите. Место то близко, не более километра отсюда. Как поедете, – первый поворот налево, – и по проселочной дороге. Не промахнётесь! Была там неподалеку ещё могилка старчика великого, так и её антихристы не пожалели, разрушили всю. Теперь уж и наши старожилы не знают, где она находилась! Ну, а как съездите на то место, милости просим, к нам! Не поверите, но вчера из Москвы приехали все её духовные чада, которые жили раньше в нашей деревеньке! Старушка объяснила нам, как найти нужный дом и мы отправились к месту, где стоял храм.
Вот и первый поворот налево. Не заметить его действительно нельзя. Громадный дуб, словно вывороченный великаном, лежит указателем вдоль песчаной дороги. Машина наша рычит, но все же движется по рыхлому песку, пока не упирается в обрыв. Под нами проплешина размером с пару футбольных полей. Больше всего меня поразила неестественность этого места для добычи песка. Вокруг на десятки километров его просто некуда пристроить, а возить его отсюда в Москву себе дороже.
Мы с Андреем начали спускаться в глубину песчаных разработок. Было похоже, что все работы здесь прекратили не менее десяти лет назад. Лишь в некоторых местах попадались ржавые обломки техники.
Неожиданно песок на дне каньона оказался словно живой. Мы шли по нему, как перине, а он мерно покачивался под нами и издавал деловитое чавканье. Знающие люди объяснили мне уход храма под землю зыбучими песками. Может оно и так, но на это я могу ответить, что Бог творит множество чудес и в природе. Скажем, каждый год, мы сталкиваемся с различными природными катаклизмами, но однажды наступает время, когда они сливаются в единый гнев Божий. Например, ливень превращается во всемирный потоп, а благодатная теплота в испепеляющий зной! Так и здесь. Стоял храм много лет, пусть даже на зыбучих песках, но ушел под землю аккурат в начало революции. Вроде бы явление и природное, но каково совпадение!? Да, к тому же во время, когда в храмах служится Литургия, здесь из-под земли многие годы доносился колокольный звон и церковное пение прихожан, ушедших под землю вместе с храмом!
В центре каньона песок принял необычайный красный оттенок, и мы увидели родник, который искали. Его вода также была красного цвета, а сам родник, невзирая на все усилия безбожников, упорно продолжал выбивать из глубины земли. Невольно я опустился на колени возле источника и приложил ухо к земле, в надежде услышать пение, но, наверное, время было неурочным, лишь редкие вскрики птиц нарушали тишину этого места. Ещё пару часов мы побродили с другом по лесу вокруг котлована в надежде найти могилу старца. Но тщетно.
В деревню мы вернулись не ранее четырёх часов. У дома, на который нам указала бабка Матрена, на скамейке сидела женщина. Когда двери машины открылись, женщина быстро поднялась и направилась к нам.
– Вы из Москвы? От матушки Антонии!? – с радостным удивлением спросила она. Мы вас уже заждались! Вот сейчас вопросами засыпем. Мы без матушки, как слепые котята! Скучаем мы без неё! Столько лет прошло, а вот так бы и припала к ней, как своей матери! – скороговоркой говорила женщина.
Нас провели в просторную комнату деревенского дома, где за длинным столом сидело множество народа. Естественно, разговор сразу зашёл о матушке. Меня наперебой расспрашивали: как она, как здоровье, не собирается ли в гости. Так за разговорами незаметно прошла ещё пара часов. Уже на улице ко мне вновь подошла женщина, которая нас встречала:
– Вы знаете, – обратилась она ко мне, – если вы редактор православного журнала, я хотела бы рассказать вам одну очень интересную историю, связанную с матушкой!
Женщина, облокотилась на перильца крыльца, и, глядя во двор, покрытый густой зеленью, среди которой мелькали красные гребешки куриц, и медленно проплывали белые шеи гусей, начала свой рассказ:
– У меня есть сын, к сожалению, в этот раз он не приехал, да это, впрочем, и не важно! Так вот, когда ему было три года, мы гуляли вместе с матушкой по лесу, здесь недалеко. Матушка вела моего сына за руку, а я немного от них отстала, собирая грибы. И тут, она начала разговор с моим малышом, который я хорошо слышала. Матушка начала так: «А вот ты-то, С. когда вырастешь, поступишь в институт, и будешь обучаться всяким иностранным языкам. Тогда же встретишь и судьбу свою. Хорошую девушку из Белоруссии, вот уж тогда и женись! Будет у вас двое детишек, – мальчик и девочка! Так уж ты их воспитывай в христианской православной вере, и чудные у тебя вырастут дети!
И вы представляете, – продолжила эта женщина, – так все получилось! Сейчас мой сын учиться в институте иностранных языков, и жену себе нашел из Белоруссии, и мальчик у них уже родился, а значит и девочка будет! Но, вот, что меня больше всего поражает, откуда она все это знала, когда сыну, от роду, было всего три года?
Моя собеседница помолчала немного и добавила: святой жизни наша матушка! И не перечесть всех, кому она помогла! Одному советом, другому назиданием. Вы уж, не забудьте передать ей от нас земной поклон. Скажите ей, что вся деревня её и помнит и ждёт в гости!
Наступило время отъезда в Москву. Когда мы с Андреем засобирались, все поднялись из-за стола и куда-то быстро исчезли. Когда мы подошли к машине, вокруг неё уже стояло множество мешков и сумок. Каждый старался что-то передать матушке со своего огорода! Вскоре бедные рессоры даже перестали скрипеть, настолько машина была перегружена. Мы сердечно со всеми простились и отправились в обратный путь.
Снова повторюсь и скажу, что до столицы мы добрались так же без приключений. ГАИшники по-прежнему не замечали нас в упор! К дому матушки мы подъехали уже в полной темноте. В несколько заходов мы перетаскали к матушке всю снедь, переданную из деревни, и мой друг остался ожидать меня в машине.
Около часа матушка слушала мой отчет о поездке, в котором не преминул поведать о громадном заброшенном каньоне, вырытом на месте храма. После этого я показал воду, которую мы привезли:
– Та ли, матушка? – спросил я у неё.
– Да как же не та? – ответила матушка, – та, та! Её, ни с какой другой не спутаешь!
А ты, милый мой, – обратилась она ко мне, – верь, выздоровеет твоя мамочка и ещё много лет проживет! Да прошу тебя, не забывай старую бабку, а как будешь в другой раз в Москве, так непременно ко мне заезжай, ночуй у меня, если остановиться будет негде. Место я тебе найду!
После этого матушка спохватилась:
– А где же твой друг? Почему ко мне не пришел?
– Так, матушка, не было на это вашего благословения, – ответил я ей.
– Вот ты у меня бестолковый, – улыбнувшись, сказала матушка. – Да ты ведь и не спрашивал его у меня? Ну, да ладно! Бог даст, в другой раз возьмёшь его с собой. Может он и считает, что в Бога не верит, да всё это не так! Душа у него хорошая. Ты его не бросай. Да и опять же ему интересно на девяностолетнюю старуху поглядеть, да порасспрашивать. Я бы ему, старая, глядишь, чего-нибудь и сказала бы!
Я попросил у матушки благословения на обратный путь. Матушка степенно перекрестила меня и сказала:
– Бог благословит! Приезжай ко мне.
P.S. Я спустился к машине. Мой друг уже дремал сидя за рулем.
– Ну что, распрощался? – спросил он у меня.
– Да, – ответил я, – матушка спрашивала, почему я не взял тебя с собой?
– А почему ты меня не взял? – поинтересовался он.
– Да, я думал, тебе все это неинтересно, – начал я оправдываться – ну, да Бог даст, в другой раз!
Но, другого раза уже не было…

Из воспоминаний Валентины С.

В первый раз к схимонахине Антонии я приехала в мае 1995 года. В то время она жила в Толгском монастыре. В келии кроме меня были ещё две женщины, уже приезжавшие к матушке раньше. Выглядела матушка по-домашнему: в халате, на голове светлый платочек. Сидела она на кровати, опираясь на подушки и свесив ноги, укрытые одеялом. Женщины расположились напротив, а меня посадили сбоку от матушки. Женщины рассказывали ей о своих проблемах, а я сидела рядом, смотрела на доброе матушкино лицо и заливалась слезами. Время от времени матушка внимательно поглядывала на меня – молча, лишь иногда касалась меня своими теплыми, ласковыми руками. Она разговаривала с женщинами, но я ничего не слышала: из глаз всё время текли слезы, и я не понимала, что со мной происходит. Однако одну фразу я запомнила, матушка произнесла её несколько раз, обращаясь сначала к женщинам, а потом ко мне:
– Запомните сами и передайте другим: как вы относитесь здесь к другим, точно также там будут относиться к вам.
Говорила она без назидания, спокойно, но было ясно: матушка знала, о чём говорила.
Я все время молчала, безуспешно пытаясь остановить потоком льющиеся слезы. Думала: вот сейчас женщины закончат разговор, матушка «освободится», и я смогу, наконец, поговорить со старицей. Так прошел час, и больше. Время подходило к одиннадцати часам вечера. Келейница сказала, что матушка устала. Все поняли: пора уходить. Тут я опомнилась, даже испугалась: утром мне уезжать, а я ни слова матушке не сказала, ни о чём не спросила. Как же я вернусь, не поговорив с ней? И я осмелела. Прошу матушку выслушать меня. В ответ – строгий голос:
– Что же ты всё время молчала? Я ждала.
Коротко рассказала матушке о своих проблемах. Получила ответы на вопросы. И не было уже в её словах строгости: только любовь и тепло …
Вскоре матушка благословила всех нас идти спать, а меня ещё – и на утреннюю обратную дорогу. Благословила всем нам матушка и по кресту, сделанному из пальмовых листьев и привезенному матушкой недавно из Иерусалима, – она сама вытаскивала их для нас из множества крестов разных размеров. Благословила мне матушка также икону Спасителя. В сердце была радость, уезжать не хотелось. И всё-таки что-то оставалось в душе – недосказанное, не доспрошенное.
Вернувшись домой, я все время думала о матушке, о её словах. Хотелось снова увидеть её, поговорить, уже не на бегу. В раздумьях и тоске по матушке прошел, наверное, месяц. Однажды я поняла, что нужно написать ей. Получив благословение духовного отца, я послала матушке письмо. К своему удивлению, получила ответ.
Так началась наша «переписка». Писала, конечно, я, а матушка отвечала мне. Сама не писала. К тому времени пальцы уже плохо слушались её. Матушка говорила, а келейница Н. записывала. В конце письма матушка обычно делала приписку: писала своё имя, а иногда – пожелание, благословение.
Так продолжалось несколько лет. Но вот однажды произошел случай, о котором мне стыдно вспоминать. От матушки стали приходить письма, в которых не было ни слова, написанного её рукой. И у меня появились мысли, что матушка меньше любит меня теперь. Я написала ей об этом. Как же мне было стыдно, когда в ответном письме рукой, уже совсем плохо державшей ручку, она смиренно вывела каракули для меня…. Я расплакалась и тут же попросила у матушки прощения.
Как-то поздним летом я ехала к матушке, измученная своими проблемами, сильно исхудавшая. В письме своем она написала, где её можно будет найти в это время (она была в Москве, у духовной дочери).
Когда мы вошли (я приехала с близким человеком), матушка обедала. Хозяйка дома попросила нас подождать. Через некоторое время матушку провели в отдельную комнату. Когда я вошла к ней, она сидела на диване, перед окном, как всегда опираясь на подушки. Матушка была в синем халате, на голове – чёрный апостольник. Она вглядывалась в меня, не узнавая. Я назвалась.
Глаза её потеплели: узнала. Я стала рассказывать ей о себе, матушка внимательно слушала, губы её чуть шевелились в молитве. Время от времени она крестила меня, иногда что-то переспрашивала, уточняла. Наконец я спросила:
– Что же, матушка, делать?
Она молчала – молилась. Потом вместо ответа прозвучал вопрос:
– Что ты хочешь? – внимательно посмотрела на меня, и снова – что ты хочешь? Я помогу.
Несколько секунд длилось искушение попросить того, что хотелось. Матушка спокойно смотрела на меня. Ждала. Наконец я ответила:
– Пусть будет так, как Господь хочет. По воле Божией, – и на душе сразу стало легко. Матушка сказала:
– Я тоже этого хочу ,– и стала молиться. Теперь она молилась вслух, отчетливо произнося слова молитвы. Молилась, чтобы Господь открыл ей Свою волю. Она обращалась к Господу, Царице Небесной – происходило неведомое мне таинство, и я начала волноваться. Прошло несколько минут, она сказала:
– Не знаю.
Помолчала, и вновь долго молилась. Наконец сказала:
– Господь благословляет…
А потом были ошеломившие меня слова, что мне предстоит сделать. Увидев в моих глазах недоумение, матушка спросила:
– Не веришь, что так будет? Ты даже не представляешь, как всё изменится… Надо сделать так, как я скажу.
Правду сказать, я не очень верила тому, что матушка мне говорила. Уж слишком всё было невероятно. Но, конечно, выполнила матушкино благословение.
Когда разговор был окончен, я попросила у матушки благословения сфотографировать её. Она тут же согласилась. И я сфотографировала матушку, сидящую на диване напротив окна. Однако засомневалась, что снимок получится, так как свет оконный мешал мне. К моему удивлению, матушка попросила меня пересадить её в кресло у стены, рядом со столиком, на котором было несколько икон (среди них я узнала икону преподобного Кукши, которую я привозила ей в Толгский монастырь по благословению одного священника). Матушка, как ребенок, доверчиво протянула ко мне руки, и я с большим трудом пересадила её (матушка была довольно тяжелая; из-за болезни ног она сама уже не передвигалась). Перед тем как снова сфотографироваться, матушка поправила на голове волосы, чуть выбившиеся из-под апостольника, села удобнее и застыла в ожидании.
К моему счастью, матушка благословила меня сфотографироваться рядом с ней. Радостная, я присела на подлокотник кресла, обняв матушку. И улыбалась, глядя в любимое, доброе лицо. Матушка посмотрела на меня и сказала:
– Не смейся, нельзя, – улыбка вмиг слетела с моих губ, а радость осталась.
Однажды, это было ещё в 1995 году, в конце августа, я приехала к матушке в Толгу. Со мной был попутчик. Добрались до монастыря. Ищем матушку – в келии её нет. В коридоре безлюдно. Вошли во двор. Ждём. Наконец, у проходившей мимо монахини спрашиваем, где можно найти матушку. Та отвечает, что все на картошке, и матушка там на послушании. Мы удивились: старица – и на послушании. К тому же она старенькая, ноги больные. Сама не передвигалась, только в коляске. Пошли искать её. Нашли на заднем дворе. Матушка сидела в коляске, под деревянным навесом. На голове – ослепительно белый апостольник.
Оказывается, матушка молилась, чтобы не было дождя, чтобы успели перебрать картошку. В этом и состояло её послушание. Картошки было много, людей – тоже. Были здесь и монашествующие, и паломники, и, видимо, местные. Каждый был занят делом: кто-то перебирал картошку, сортируя её по качеству в разные корзины, кто-то относил корзины и ссыпал картошку, кто-то подвозил воду для питья и арбузы – чтобы утолить жажду. Время было послеполуденное, стояла жара. Матушка со всеми вместе несла послушание. Казалось, она не замечала зноя.
После продолжительного разговора с матушкой (несколько раз она прерывала разговор для молитвы, хотя, думаю, она молилась беспрестанно) мы тоже немного поработали. А потом отведали удивительно вкусный арбуз. Надо было возвращаться, и мы простились с матушкой, которая оставалась нести послушание со всеми вместе. Дождя так и не было.
Одна духовная сестра рассказала мне, как, уезжая от матушки, она попросила её молитв о близких людях. Ответ матушки поразил меня: «Если б вы знали, как трудно за вас молиться. Души-то у вас чёрные».
Сердце матушки было чистое и смиренное. Когда я привозила матушке записки от тех, кто не смог к ней приехать, и просила её молитв о них, она всегда молилась. Иногда только-только успею попросить её молитв, а матушка уже крестит, молится.
Смиренна и послушна матушка была и в быту. Мне нравилось смотреть на неё, когда приходило время обеда. Обычно келейница надевала на матушку розовый в цветочек фартук из фланели, выцветший от долгого употребления, и начинала кормить её. Матушка могла есть и сама, но руки её были слабые. Поэтому келейница часто кормила матушку с ложечки.
Матушка в еде была абсолютно непривередлива, ела мало и быстро наедалась. Тогда она молча отодвигала тарелку. Келейница начинала уговаривать матушку съесть ещё хоть немного. Матушка отрицательно качала головой. Но бывало, что после повторных просьб молча открывала рот и ждала, ей дадут ещё ложку-другую. В такие минуты матушка казалась чистым ребёнком – послушным и доверчивым. И сердце моё таяло от любви к ней. Матушка всегда угощала нас, когда ела сама. Во время обеда она следила, чтобы ела и я: предлагала то одно, то другое. Бывало, я отказывалась. Тогда матушка обращалась к келейнице:
– Почему она не ест? – и я послушно начинала есть. Теперь-то я понимаю, что матушка кормила нас не столько обычной пищей, сколько – духовной. Она окормляла нас.
Часто, когда мы возвращались от матушки домой, она благословляла нам какой-нибудь гостинец: то конфеты, то ещё что-нибудь. Благословляла матушка и деньги. Однажды передала мне немного денег через духовного брата.
В другой раз, когда я навещала её, матушка попросила меня чаще к ней приезжать. Я ответила, что постараюсь. Мне-то всегда хотелось к матушке, вся проблема была в деньгах. И матушка тут же предложила мне денег. Я была смущена и отказалась, пообещав приезжать как можно чаще. А деньги, даст Бог, найдутся.
Когда бы я ни приезжала к матушке, от неё всегда исходили тепло и любовь. Но одна встреча – 22 октября 1996 года – была особенно памятной. В келии матушка была не одна. Поговорив с ней о своих проблемах и выполнив поручения тех, кто через меня обращался к матушке за помощью, я замолчала. Казалось, разговор был закончен. Всё теперь было ясно, понятно. И не столько из-за того, что матушка ответила на все вопросы, сколько из-за того, что благодатно действовало само присутствие матушки. Рядом с ней проблемы куда-то исчезали, и всё казалось простым и ясным. Теперь и домой возвращаться можно. Однако, келейница, вновь подозвала меня к матушке. Мысленно недоумеваю: зачем? Ведь всё уже сказано, а в келье другие ждут, когда матушка освободится. Но, конечно, подсела к матушке. И начался удивительный разговор.
Обычно беседу вела я, а матушка отвечала на вопросы, что-то иногда спрашивала, рассказывала. В этот раз все было иначе. Говорила матушка, её слова, полные любви ко мне, грешной, трогали до глубины души. Добрые глаза ласково смотрели на меня, вот она нежно поправляет на мне косынку, вот берет за руку… Я счастлива. Но мне неловко: спиной, боком чувствую людей, сидящих в другом конце келии. А матушка как будто ничего не замечает. И вдруг неожиданные слова:
– Валя, вот я твоя духовная мать.
(У меня уже был духовный отец, и я не думала, что у человека могут быть и мать и отец духовные. Но эти матушкины слова я приняла, как истину.)
Матушка просит меня чаще приезжать к ней. А потом снова:
– Побудь со мной. Ты дочь моя. А я твоя духовная мать… И через минуту:
– А батюшка скоро умрёт. Хороший батюшка. Скоро умрёт. Я испуганно думаю об одном батюшке, спрашиваю. В ответ слышу:
– Ты что? Нет, другой, ты его не знаешь. Духовник – он приезжает и исповедует.
Вечером в келью к матушке пришла монахиня П. за советом. Матушка сказала, что ей надо делать. П. ушла, а через некоторое время заглянула к нам снова. И матушка вновь повторила ей то, что говорила раньше. Та ушла. Мы продолжаем разговор с матушкой. Вдруг матушка произносит:
– Сейчас П. придет.
Через минуту стук в дверь: входит П. Мы рассмеялись.
Матушка была образцом христианской любви. Она искренне любила всех нас, чад своих. Чувствовала её любовь и я. Её письма исцеляли мою душу. Но матушка любила всех и молилась за всех: и за тех, кто любил, и за тех, кто обижал её.
Один раз я была свидетельницей, как матушка молилась за женщину, лежавшую в то время в больнице в тяжёлом состоянии. Больная не почитала матушку, и старица, конечно, знала об этом. Но как матушка молилась за неё! Руки и лицо её горели. Поднялась температура. И не от того, что матушка была нездорова. В те минуты матушка находилась рядом с той, кому было очень плохо. Взяла её боль на себя. По лицу матушки мы с келейницей видели, что матушка очень далеко от нас. Она была там, где была нужна её помощь, её молитвы.
Вспоминается такой случай. Вечером приехала к матушке духовная дочь и сразу — в келию к ней. За разговорами время пролетело быстро. А надо было ещё получить благословение у игуменьи, чтобы остаться в монастыре на ночь. Спрашивает она:
– Матушка, что мне сказать игуменье? Когда я приехала?
Матушка ей в ответ:
– Вчера.
Матушке пытаются объяснить ситуацию и возникшую неловкость: что сказать игуменье? Матушка опять ответила:
– Скажешь – вчера.
Решив, что матушка что-то не поняла, приезжая пошла искать игуменью, но не нашла. Отыскала благочинную и попросила у неё благословения переночевать. Наутро подошла к игуменье, и на вопрос, когда она приехала, ответила:
– Вчера, – и вспомнила слова старицы.
Ровно через три месяца после похорон матушки – 13 января 1999 года мне приснился сон: матушка лежит в гробу, вокруг женщины сидят, тихо разговаривают и я среди них. Смотрю на матушку и вижу: вдруг она открывает глаза и что-то отвечает одной из женщин. Я в полной тишине спрашиваю:
Матушка, ты жива или умерла?
– Она отвечает:
– Я жива.
Потом вижу: матушка стоит, и все идут к выходу, проходя мимо неё. Она как будто провожает всех нас. Выхожу и я. Ищу брата, чтобы сказать: матушка жива. Мимо идёт похоронная процессия. Тороплюсь и я туда. Уже знаю: хоронят лишь тело матушки, а на самом деле она жива. И от этого на душе праздник. С радостным чувством проснулась я и провела весь день. Так и должно быть! Матушка жива! И она сама сказала мне об этом.

Из воспоминаний Марии К.

У меня что-то странное и даже страшное творилось с сыном. У него с четырех лет была эпилепсия. Мы всех врачей прошли, столько лекарств перепили, но ничто не помогало. Он болел десять лет. Когда мы узнали о матушке, то сразу поехали к ней на Толгу, это был 1994 год. Добирались мы очень трудно. Мне показали, где находится келия матушки, и я вошла к ней. Она была одна, сидела на кроватке и ела что-то. Я поздоровалась с ней. Матушка внимательно смотрела на меня. А у меня в голове вертелась мысль: матушка семечки что ли грызет белые, на губах у неё были крошечки. А она отвечает на мой помысел: « нет, это я антидор ем». Мне было удивительно, как это она могла узнать, что я подумала. Потом мы с ней поговорили, она меня наставляла, но я далека была от всего, у меня будто мимо ушей пролетало. Я ей говорю, что у меня со свекровью плохие отношения. Я не ругаюсь с ней, но она была против того, что мы в храм ходим. А матушка говорит:
– Ты скажи ей, чтобы она сделала три земных поклона.
– Ну, матушка, она этого делать не будет.
– А ты скажи, и сама сделай сейчас.
Я сделала три земных поклона.
Села я около матушки, разговариваем, и потом я всё забыла, о чем мы с ней говорили, ничего в голове не осталось. Уехали мы, а сына моего она не видела, поскольку сказала, что не надо приводить его в келию. В следующий раз мы виделись с ней в Москве, на квартире у В. после того, как они приехали из Иерусалима после Пасхи. Тогда пришли уже мой сын, муж и дочка. И матушка сказала моему сыну:
– Ничего страшного, всё будет хорошо. Ты о своей болезни не думай. Никакие лекарства не пей, ничего не надо, всё пройдет.
И действительно, всё прошло по её молитвам, как будто ничего и не было. Муж говорит:
– Матушка, у нас на работе, никак не клеятся дела. Как быть?
А она отвечает:
– А ничего у вас хорошего там не получится.
И по сей день, сколько лет работает, сменился начальник и всё равно хорошего мало, всё это ненадёжно.
Когда мы были на Толге, келейница говорила, что приезжал офицер из воинской части. У них убежал солдат. Матушка помолилась и сказала:
– Ничего, ничего, всё будет хорошо. Всё будет хорошо и солдат найдётся.
Слава Богу, действительно, всё обошлось хорошо, никакого трибунала, ничего такого не было. Солдат вернулся на свое место.
Однажды я привезла уже в Малоярославец свою сестру. От неё ушёл муж, осталась она с двумя детьми, а к матушке приехала с младшим сыном – ему тогда было лет десять. И она плакала, что от неё муж ушел. А матушка говорит:
– Какая ты чёрная, какая ты не хорошая.
Сестра моя после этих слов заплакала, а матушка обратилась к её сыну:
– Ты хочешь, чтобы твой папа вернулся?
– Да, хочу.
– Тогда скажи своей маме, чтобы она не обижала папу. Как ты его всё время обижала!
И в самом деле, сестра такая властная, всё время требовала, чтобы было по её желанию.
И ещё матушка сказала мальчику:
– А ты будешь священником, будешь священником. И смотри, скажи маме: «Если ты будешь обижать папу, то я тебя тоже буду обижать».
После этих слов матушка выгнала сестру из кельи. Потом сестра много раз хотела приехать ещё раз, но так и не решилась. А скоро устроилась на работу, появились у неё деньги, и теперь уже ей никто не был нужен, обо всем она забыла. А сын её частенько вспоминал, как там матушка, и вот я сказала ему, что она умерла. Конечно, он огорчился.
Как-то приехала я к матушке с племянником в Никольский монастырь. Он по профессии фельдшер. В храм ходит, но чувствует себя там лишним. Приехав к матушке, он стал ей говорить:
– Вот, матушка, причащаюсь очень редко, но хожу в Храм. Когда на экзамены собираюсь, свечку поставлю, помолюсь, но чувствую себя в храме лишним.
А матушка ему:
– Как это так? Такого быть не должно.
И вот, мы приезжали к ней с ним два раза, а когда на третий раз уже приехали, и матушка, стала с ним разговаривать особо:
– А тебя как зовут?
– Дмитрий.
– А ну-ка, подожди. Сегодня мне Господь сказал,… – и обращается ко мне:
– Посмотри, там на окне крест.
Я посмотрела, там только книги, иконы. И говорю:
– Матушка, нет креста.
– А у меня под подушкой, – продолжает матушка.
Смотрим: да, действительно, под подушкой лежит коробочка, и в коробочке крест священнический. Матушка открыла коробку и говорит:
– Вот, не помню, то ли вчера, то ли позавчера, вот Спаситель мне Сам сказал, что у тебя ещё один ходит сын заблудший.
Племянник спрашивает:
– А может это не я?
Потом келейница вступила:
– Матушка, а вот есть Дмитрий у нас на Украине, – а она:
– Нет, нет, нет. Это не тот, это вот этот Дмитрий, – и говорит ему, – вот тебе крест, ты будешь священником.
Он, конечно, в недоумении. Берёт этот крест, а она добавляет:
– Да, да, ты ещё будешь меня хоронить.
Он удивлённо говорит:
– Матушка, да я вообще и в храм-то очень редко хожу.
– Ничего, ничего. Священником всё равно будешь.
И вот, прошло года два, и он женился, переехал жить в другое место. И вдруг получаю от него письмо. Он пишет, что крест этот лежал у него в коробочке около икон. Совсем недавно открыл он эту коробочку и увидел на кресте какие-то масляные потёки. Стал их чистить: и мылом, и содой, и чем только не чистил. Опять полежал крест, через день открывает коробку, снова на нём масляные пятна, хотя крест лежал закрытым. Потом, когда он мне позвонил, я ему говорю:
– Нельзя чистить, это миро!
Крест же серебряный, откуда могут быть эти пятна? И он ходил к священнику на исповедь, и всё это рассказал ему. А священник говорит, что надо относиться к этому кресту как к святыне и не надевать его, не трогать, пусть он лежит около иконы. И тут же он мне позвонил, в этот же день:
– Батюшка мне сказал, что его не надо трогать, а чтоб он был, как святынька у тебя, теперь буду знать.
Матушка постоянно напоминала нам духовный стих:
Мы не голуби, мы не сизые,
А мы – Ангелы-хранители.
Мы в мир летали,
Там страсть видали,
Как душа с телом расставалась,
Три раза возвращалась:
«Ты прощай, прощай, тело грешное,
Тебя, тело грешное, будут черви точить,
А меня, душу грешную,
Будет Судия судить,
Судия праведный.
– «Мы не голуби, мы не сизые, а мы Ангелы-хранители»… она постоянно эту песенку нам напоминала, говорила – вы обязательно её знайте.
Однажды приезжаем мы к матушке, было это уже осенью. Приехали, службу отстояли. Просим у благочинной благословение, чтобы попасть к матушке. Она говорит:
– Нет, к матушке нельзя.
Так и уехали мы ни с чем. И спустя, недели две мы опять поехали к матушке, потому что мы ездили почти каждый выходной. В тот раз удалось её увидеть, хотя под сильным дождём стояли около часа, пока келейница не вывезла матушку. Матушка довольна была, что мы приехали. Поговорили мы, конечно недолго, так как было очень холодно, и келейница матушку увезла.
В предпоследний раз мы были у матушки перед Пасхой, когда началась война в Югославии. Стали цены расти, был такой ажиотаж. Мы приехали и спрашиваем:
– Матушка, что делать? Как, чего?
Она говорит:
– Ничего не запасайте, голодно не будет. Не волнуйтесь.
Она нас так успокоила.
У меня была мастопатия, я пила настои трав. Рассказала об этом матушке. Она говорит:
– Иди с Богом, не надо ничего пить, всё пройдёт.
После смерти матушки всё прошло.
А уже последний раз, когда мы приехали, матушка уже с нами очень мало общалась, и ей было очень плохо. Она так кашляла, что не могла говорить, и через силу сказала: «Ой, помогите мне, помогите мне». Я читала Иисусову молитву, дочка моя пыталась помочь ей.
Это был последний раз, больше матушку мы не видели.
Когда матушка умерла, мы приехали в Малоярославец, это было на девятый день после кончины. Закончилась служба, мы пошли к матушке на могилку. Нам сказали, где это находится, но мы перепутали всё равно. Стоим у могилки, и я так прошу:
– Матушка, ты прости нас, что не были на похоронах, мы не знали. Ты ли здесь?
И меня как бы кто-то вразумляет: «Не там вы стоите. Мол, могилка-то вот там». Я говорю мужу и детям:
– Это не её могилка, вон матушкина-то.
Подходим к ней и сразу какое-то тепло, какая-то радость. Вот так матушка привела нас к своей могилке.

Из воспоминаний Татьяны А.

К матушке привела меня нужда, чужая нужда. Мой батюшка благословил меня ехать и устраивать чужую судьбу и это привело к матушке, Господь привел. А когда я увидела на секундочку матушку, то осталась в тот день в монастыре, и всю ночь не спала, мысленно разговаривала с ней. И так мне хотелось к матушке, что я на следующий день к ней пришла и все ей рассказала о себе. Она говорит:
– Ну, молодец, ну, молодец, много успела.
И за чуб меня трепала, и поколотила меня. Матушка дала мне молитвы, сказала всё как делать и я летела оттуда как на крыльях с душой такой облегченной, как на солнышке отогрелась. К матушке когда приезжаешь, вот в её келии побудешь, а оттуда выходишь другим человеком. Вошёл таким поникшим грешником, страшно. Коленки дрожат, за свои грехи отвечать приходится и здесь. Матушка никого не видит, сидит в своей келейке, а всех видит. Только имя назовешь, а дальше она может сказать и о человеке, которого давно нет с нами, он уже в мире ином. Крещён ли он, не крещён ли он, как молиться за него, можно ли молиться за него, как ему там. Матушка всё это и говорит. Поэтому все такие вопросы матушка и помогала разрешить, которые уже никто не мог разрешить, потому что некому, люди уже ушли, А матушка во всём помогала, в чём нам можно помочь, в нашем странствовании земном, в нашем семейном горе.
Она решала самые тяжкие проблемы, когда казалось, что невозможно жить, умираешь от горя, но матушкиными молитвами всё покрывалось. Мои дети старшие уже два года живут в деревне под Оптиной Пустынью. Матушка их никогда не видела, но всегда им помогала. Приезжаю, жалуюсь. Потому что оттуда едешь со слезами, со скорбями, а у матушки появишься, она как будто ураган остановит своей ручкой. И ничего не делает, ничего особенного не говорит, а только посмотрит, скажет, что нужно читать, какие молитвы нужно читать, какое правило нужно исполнять, за то, за это. Дочка старшая такая хрупкая, а живёт в деревне, хозяйство ведёт, дом на ней. Поэтому у неё со здоровьем как-то очень стало худо, а ведь там воду с колонки принеси, пелёнки постирай. Танюшке, внучке было тогда два годика. Матушка благословила их там оставить, чтобы они там жили, но дом-то какой, – куриная избушка.
– Холодно, замерзнут, – говорю матушке.
– Нет, не замерзнут.
Приехала к ней из деревни и попросила:
– Матушка, дочь надо в Москву везти, потому что кровотечение у неё.
Она перекрестила её в воздухе, как она обычно благословляла и говорит:
– Ничего не будет, всё будет хорошо.
Приехала я в деревню:
– Ну, как дочка у тебя?
– А вот, знаешь, – ничего нет. Всё нормально.
И всё это воспринималось как бы само собой. А тут у нас беда случилась, зять наш загулял летом. И так мы на него осерчали, что хотели с ним расстаться. А матушка:
– Нет, будем молиться, все будет хорошо.
Мы зятя своего приняли, всё пережили с помощью матушки. Но он вроде бы как принес и беду в дом: приезжаю, а у дочери все глаза в чирьях, почти ничего не видит, и сама больная. Я опять к матушке с нашей бедой. Проходит две недели, приезжаю в деревню: всё прошло у дочери, как будто и не было:
А потом опять-таки беды нас не оставляют, и матушка почему-то долго не разрешала детям приезжать в Москву. Я говорю:
– Матушка, дети мои просятся хоть на один денечек в Москву.
Она говорит:
– Нет!
– Матушка, хоть бы помыться. У них там и помыться негде
– Нет!
– Матушка, ну а когда можно?
Она говорит:
– В конце октября, а был июнь 1998 года. Ну, я утешила ребят, говорю:
–Ждём до конца октября.
Второго октября была я у матушки и спросила:
– Зять наш так просится в Москву.
А матушка отвечает снова:
– В конце октября, – а вот когда в следующий раз приедешь, скажи ему, пусть катится куда хочет. Пусть катится, далеко не укатится, обратно вернется, но – тогда можно
Одиннадцатого октября матушка отошла ко Господу. И приехала я в Москву с девятого дня, с поминок по матушке из монастыря, а меня дома трое следователей ждут из уголовного розыска и говорят:
– Мы, разыскиваем вашего зятя, он скрывается в Москве, и денег у него много.
Я отвечаю:
– Да вроде как не должен скрываться, потому как давно под Оптиной сидит в деревне. Что до денег, то я им так мало высылаю, что ему на сигареты даже не хватает.
Тем не менее, они мне объяснили, что по их данным зять открыл на ВДНХ фирму, ограбил людей и с крупной суммой денег скрылся. Я говорю:
– Для того, чтобы завести фирму, надо хотя бы грамотно писать, а мой зять – профессиональный двоечник, что-то не очень мне верится.
А они – ругань сплошная, все кричат, что сейчас мы имущества вас лишим, квартиры. Вы должны компенсировать людям убытки. Потребовали они у меня фотографию зятя. Я нашла фотографию, прямо с датой на ней – 9 сентября 1998 года. Фото сделано на огороде в деревне, где они жили.
– Вот, говорю, – мой зять, моя внучка, а это они все вместе со мной, и дата на фотографии – сентябрь месяц, не мог же он в это время быть в Москве и открывать фирму.
Следователь спросил:
– Можно мы её возьмем?
– Берите, я ничего не скрываю.
Тогда они мне торжествующе:
– Теперь мы его опознали
Взяли они фотографию, дала я им деревенский адрес, и они поехали туда. Потом всё выяснилось. Оказалось, что зять несколько раз терял документы (или вытащили у него) и по его документам действительно была открыта фирма. Конечно, можно было бы, наверное, что-то и за наш счет компенсировать обманутым людям, и нас лишить квартиры и т.п. Но матушка, видимо, всё это провидела и поэтому запретила детям ездить в Москву до конца октября. Матушка нас от этого ужаса сохранила и покрыла своей молитвой. Иногда даже мурашки по телу пробегут и думаешь: «Как же она все это знает?» Я говорю:
– Матушка, боюсь я на машине ездить.
– Не бойся, поезжай.
– Матушка, она у меня в горку не едет, а тут шлагбаум.
– Ничего, все будет хорошо. Поедешь хорошо.
Остановлюсь я на горке, смотрю как в бинокль, как там шлагбаум, а потом с разгону – когда его открыли. Матушкиными молитвами и, глядишь, вот так вот все время и ездили. Думаю: «Да и возят-то меня только матушка, да Николай Чудотворец».
А в монастыре к матушке попасть всегда было сложно, только по благословению, но я и людей привозила, и сама попадала. Помолишься, попросишь у Николая Чудотворца, он здесь хозяин, у Антония, у Феодосия преподобных. Входишь в монастырь, всегда у них просишь благословения: «Отцы святые, благословите». И всегда к матушке двери чудным образом раскрывались.
Так хорошо с матушкой было в старой её келии, такие счастливые выходим. И так хорошо, так радостно, и людям она столько любви и столько радости и столько помощи оказала здесь ещё при жизни своей, и мы по своей слепоте даже не знаем, что же она для нас сделала, когда мы пойдём в мир иной. Мы просто не представляем, как же матушка, от каких нас, наверное, бед упасла, когда пойдем по мытарствам. Вот это всегда было очень прочитываемым, потому что, когда я первое правило матушкино исполнила, она мне сказала:
– Не лечись, всё так пройдет.
Но я же маловерная, мне страшно, мне же больно, и потом я к врачам. Они говорят:
– Ну, всё, хроник на всю жизнь, теперь замучаешься. Всё, теперь всегда наша будешь.
И что же – через месяц как рукой сняло! Когда за тебя молится праведник, как бы телеграммы Господу шлёт, и Господь быстрее слышит и, наверное, Он так откладывает эти золотые монетки в наш кошелёк. Как только прислонились к матушке, так и разбогатели, а когда потеряли, плакать начали.
Едем с младшей дочкой из деревни, а дорога – через Малоярославец.
– Ну, что, заедем к матушке? – спрашиваю у неё.
– Вдруг нас в монастырь опять не пустят, да у нас и гостинчика матушке нет никакого.
Я предлагаю:
– Давай у Николая Чудотворца попросим, вдруг, опять с матушкой повидаемся. Так и скажем, что пришли навестить.

–Приехали, а кругом решётки, цепи, замки, войти можно только в Никольский храм.
Присела в храме и прошу святителя Николая Чудотворца, чтобы помог попасть к матушке. И вдруг открывается дверь в храм, заглядывает келейница матушки и говорит:
– А что же вы тут делаете? Мы ведь в другой келии, нас перевели, пойдёмте скорей.
И мы скорей, скорей – и к матушке по её новому адресу. Келейница говорит:
– Я и сама не знаю, зачем зашла в храм, мне туда не нужно было, я даже забыла, зачем пришла.
И мы снова у матушки: проблемы свои устраняем, утешение и благословение получаем.
В последнее лето матушка у нас была как прораб на строительстве дома в деревне. «Этого на работу бери, а этого не бери. Этот тебя обманет, а с тем такие искушения будут. А вот этого (рабочего) возьми, он сейчас поможет. А как поможет, скажи: “До свидания” и “Слава Тебе, Господи”».
Я спрашивала:
– Матушка, с чего начать, ведь всё рушится – и дом, и фундамент, а ничего нет.
Матушка говорила, что искушения будут с рабочими:
– Они будут недовольны. И им будет всё мало. Сколько ни предложите, всё равно мало. Но ты молись.
Дала правило для каждого члена семьи – что кому читать и за кого. И точно – такие расстройства были, даже до слез. И рабочие такие воинственные: давай им – и всё, мы, мол, работу свою сделали. Бегу к матушке:
– А как же не дать, они вроде бы заработали, хотя не столько, сколько требуют.
Приезжаю после матушки в деревню, а они передумали и уже всем довольны, и даже говорят:
– А мы думали, что ты нам и этого не дашь.
И опять все тихо, хорошо. Потом матушка сказала:
– Проводку поменяй!
Матушка чётко и строго сказала:
– Сначала проводка, потом пол, потом печка.
Прямо список выдавала, что делать. А я торопливая, думаю: пусть сначала печку сделают. Но ничего не вышло. Ночью проводка загорелась. Пожар мы погасили и всё получилось как матушка сказала, только по её списку. Я бегаю, ищу рабочих, и вдруг человек приходит и говорит:
– Давайте, я проводку сделаю.
Ну, – думаю, – матушка послала. Потом приезжаю к ней, докладываю.
Матушка всегда знала, когда мы к ней приедем. И всех, сидя в своей келейке, всех видела, про всех близких знала и помогала. Потом записочки начала я привозить ей от многих людей. Писали ей вопросы, как быть в какой ситуации, как поступить, что делать. А она помолится, и каждому даст ответ.
Был у нас очень смешной случай, когда матушка дала правило одной из моих знакомых, потому что муж её просто прирос к телевизору. И ночами и днями смотрит, нет человека. А ей телевизор и молиться и жить мешает. Тогда наша Л. начала читать правило, которое матушка ей благословила: сорок раз «Верую» в течение сорока дней. И она рассказывала:
– Так трудно было вычитывать, – то нет внимания, то спать хочется, но всё исполняла, иногда даже в дороге… А в последний день только дочитала правило, как слышу крик, вопль из комнаты мужа. Захожу – а он сидит в позе восточного человека перед погасшим телевизором, а из того дым идет. Подействовало.
Матушка учила нас молитве. Но она не говорила, что мол, там ищи молитву или учись. Она просто делом и своей какой-то внутренней жизнью делилась и помогала нам. Она учила всё откладывать и всегда предстоять перед Господом, говорила, что мы очень много книжек читаем, особенно интеллигенция этим страдает. Мы столько читаем, но ничего сами не делаем. Когда читаешь, ты вроде бы готов подвизаться. Но тут наступает ночь и ты ложишься спать безо всяких подвизаний.
Матушка давала конкретные молитвы и определенное их количество. Давала в особенно трудных случаях и число поклонов. Она сама вставала в этот момент на молитву, она предстояла перед Богом. Ну, а мы, слабые и немощные за её спиной также кланялись и молились.
Матушка благословляла читать сорок дней по сорок раз «Верую» за нововоцерковленную душу и говорила, что эта молитва идёт как бы в копилку этого человека, идёт на его счёт, ведь мы за него молимся. Господь принимает молитвы Церкви об усопших: когда мы за них молимся, они получают облегчение, улучшение своей участи, и мы свято верим в это. И в жизни матушка нам не раз показывала, что если за живых так молиться, то они действительно меняются. И другие молитвы давались в иных ситуациях.
Когда-то она мне назначала читать сорок раз «Да воскреснет Бог». Эту молитву матушка назначала за людей, к которым враг подступает очень близко. И в последнее время перед кончиной своей она давала так: сорок по сорок, то есть сорок дней по сорок определенных молитв. А в первые годы она давала более лёгкие правила. Например, я жаловалась, что старшая дочь встаёт неспокойная по утрам, что она в раздражении и очень долго в себя приходит. Днём же – совершенно другой человек. И матушка дала мне правило: читать «Богородицу» по пятнадцать раз в день, а дочери – по десять раз. И Божия Матерь покрывала наших детей, помогала, ведь Она – первая Предстательница наша. И действительно, становилось лучше, своими глазами видели, как менялись люди, изменялась жизнь.
Матушка благословила младшей дочери чётки и головку ей вылечила. Были у неё тяжелые головные боли, жаловалась:
– Матушка, у меня головка болит.
Келейница спросила:
– Матушка, может это детское такое лукавство?
Нет, – сказала матушка, – действительно болит.
Благословила она дочке чёточки, чтобы она их всегда при себе имела, но прятала, чтобы непременно прятала. Было тогда дочери лет шесть-семь. И благословила её иконой Божией Матери «Нерушимая Стена». А дочке так хотелось эту икону иметь, потому что она услышала наш разговор о случаях, когда дома проваливались и два дома в Москве взорвали, а батюшка, отец Н. сказал тогда:
– А вы молитесь иконе Божией Матери «Нерушимая Стена»
И вот матушка Антония благословила её именно иконой «Нерушимая Стена» – от неё и защита наша. Помоги нам, Господи…
Перед кончиной матушки я чувствовала: что-то должно произойти, меня прямо сгибало. И вот, когда позвонила келейница матушки и сказала, что она отошла, в первое мгновение у меня была только радость, что матушка с Господом, что она уже дождалась того светлого момента, когда она видит то, чего «не видел глаз; не слышало ухо и не приходило на сердце человеку»(1Кор.2.9.). А потом уже пришли мысли о себе: вот тут и полились слезы рекой. Но спасло матушкино правило, потому что некогда было лить слезы, надо было читать, читать, читать. Надеюсь и верю, что матушка не оставит нас сиротами. Много было всего, сразу не вспомнишь, но это счастье Господь даровал нам, что могли ездить к матушке, слышать её голос, получать наставления и советы видеть её любовь к духовным своим детям.

Из воспоминаний Любови С.

У меня случилось несчастье. Племянника моего сильно избили, он мой крестник. Во время операции у него удалили селезенку, положили заплатку на печень, подштопали поджелудочную железу. Кроме того, было у него очень сильное сотрясение мозга, и мы не думали, что он выживет. Знакомая дала мне совет молебны за него заказывать, сорокаусты. Потом она сказала мне, что есть такая матушка Антония, к которой она может проводить. Я поехала, конечно, из-за племянника, чтобы выяснить: выживет он, или не выживет. После службы подошли к матушке, попросили благословения, и направились в её келию. Пока она покушала, мы подождали. Мне было тяжело, потому что много грехов на мне висело. Мне самой никогда их не замолить, если бы не встретила такую старицу, как матушка Антония.
В келии я сказала:
– Матушка, помолитесь за меня, грешную.
Она на меня смотрела, смотрела и спросила:
– С чем пришла?
– Матушка, дети мои не ходят в церковь, ещё горе с моим племянником.
Матушка глаза закрыла, чётки перебирает и говорит:
– Убиенный, убиенный, убиенный.
Потом открыла глаза и говорит:
– Будет жить.
Я так обрадовалась, а матушка мне говорит:
– Собака, – и как схватила меня за волосы, как начала она меня трепать.
Матушка опять посмотрела и говорит:
– Собаки не убивают своих детей, а ты их убила. Сколько убила?
– Матушка, по моему подсчёту вот столько-то, а точно не знаю.
Она глаза закрыла, потом открыла и назвала на два младенца больше. Я говорю:
– Матушка, а вот за свою дочку я могу молиться, за загубленных?
– Можешь! И дочерей таких родила, как сама, – и начала меня царапать. Я не убирала лицо и думала: «Пусть она мне всё его издерёт». Вышла я от неё вся поцарапанная, но совсем нисколько не переживала и даже думала: «Пускай она возьмет дубину и выбьет все мои грехи». В тот момент я даже радовалась. Вид у матушки был строгий, суровый, но чувствовалась в ней материнская забота. Как будто мать наказывает своего провинившегося ребёнка. Вот такое у меня было чувство. Я вышла от неё с чувством благодарности.
Когда мы уже уходили, принесли гостинцы, и я попросила:
– Матушка, примите от меня, грешницы, гостинчик, пирожки с яблочками.
– Приму.
А потом я спросила:
– Матушка, а когда мне к Вам приехать?
– Придешь через год…
Матушка провидела, что раньше я и не появлюсь. Мне очень хотелось съездить к ней, но знакомые сказали, что в келию матушки не пускают, а я и не пыталась пробиться. И действительно, только через год приехала я в Малоярославец, но уже на её могилку. Это было перед прощенным воскресеньем 1999 года.

Из воспоминаний Ирины Р.

Матушку знаю с 1973 года. Когда я сдавала выпускные экзамены в школе, впервые с подругой зашла в церковь поставить свечу. Был день Святой Троицы, кругом берёзки, трава, мне в храме понравилось, и я сразу приметила матушку Аполлинарию – она там регентовала. Стала я бывать в этой церкви, а однажды встретила матушку в трамвае и подошла к ней:
– Здравствуйте, я видела вас в Калитниковской церкви. Очень хотела бы с вами познакомиться.
Матушка приласила меня домой и приняла очень доброжелательно. Матушка сразу начала учить меня церковнославянскому языку. А я очень хотела научиться петь. Поставила матушка меня на клирос во время службы и говорит:
– Пой «Господи помилуй!»
Начала я подпевать, а матушка мне:
– Замолчи! Так, с пением у тебя ничего не получается. Ладно, давай для певчих ноты и слова будешь писать.
Надо сказать, что я была секретарём комсомольской организации из неверующей семьи. И я писала тетради для певчих. Потом стала меня учить читать шестопсалмие, и я скоро могла читать его за богослужением, а потом и напамять выучила. После этого матушка говорит:
– Посмотри, какой сон тебе будет.
И действительно, снится мне сон: вижу Богородицу. Она дарит мне огромный букет белых лилий.
А мне всё хотелось петь. Матушка говорит:
– Езжай в Лавру. Приложись к мощам Сергия Радонежского, он большой в учёбе помощник. И только смотри, чтобы у тебя только одна просьба была к нему.
Хотите верьте, хотите нет, приехала – и сразу запела, в один день.
Матушка была провидицей. Я училась в МЭИ на третьем курсе. Меня ругали за то, что я ходила в церковь, дядя даже колотил. Когда мне звонила матушка Антония, родители мои возмущались. Пошла я экзамен сдавать, а матушка говорит:
– Чего трясёшься, всё равно двойку получишь.
– Почему двойку, я же знаю предмет.
Но так и вышло. Прихожу на экзамен – меня засыпали и поставили двойку. Матушка говорит:
– И зачем ты вообще там учишься, твоё место в торговле. Ну и чего, я тоже молоко продавала.
Закончив институт, я некоторое время работала в НИИ, но после рождения дочери перешла в торговлю. Сначала хотела я в монастырь уйти, а матушка и говорит:
– Не каждый может, но кому дано! Подожди!
Я сколько раз ночевала у неё, она мне говорила:
– Ты у меня самая маленькая, любимая дочь.
Прошло время, собралась я замуж. Матушка одобрила мой выбор. Мы венчались. Жили несколько лет, а детей нет. Скольких врачей объездила, а они говорят, что детей у меня не будет. Тогда обратилась я к матушке:
– Я хочу ребёнка, – а она мне:
– Ну, зачем тебе дети, вы все равно жить не будете.
– Матушка всё равно хочу ребенка.
– Ведь аборты делать будешь.
– Нет, матушка, сколько будет – всех рожу.
Три или четыре часа я у неё в ногах ползала. Матушка дала мне корешок, велела настоять его на поллитре водки и принимать по столовой ложке перед едой. Месяц попила, на второй забеременела. Матушка вымолила мне дитя. Родилась девочка, назвали Настей, в честь матушки. Она сказала:
– Силой дочку в храм не води, она у тебя сама придёт в церковь.
Так и происходит по жизни, что матушка сказала: дочь сама в церковь пошла после школы, когда ей исполнилось семнадцать лет. А мужа я похоронила пятнадцать лет назад, так что мы с ним не живём, как и говорила матушка.
Потом у меня стали выскакивать ячмени. Замучили меня совсем. Я к матушке. Она поставила меня под икону, прочитала «Отче наш» и всё, больше никаких ячменей.
Характер у матушки был строгий, но могла и приласкать, пожалеть. Моя мама меня к ней ревновала. Матушка мне была как родная, с 1973 по 1979 годы я заходила к ней каждый день на пути в институт и обратно.
Она любила говорить иносказательно, понимай как хочешь. Я спрашиваю:
– Матушка, а как мне теперь жить?
– Дочь, каждому овощу свое время, никогда не переживай и с тобой ничего не случится. Тебя нет в церкви, но каждая буковка за тебя поёт (тетради со словами и нотами).
Она мне раньше часто снилась, что мы вместе поем в церкви. А как ушла из жизни, так больше и не снилась.

Из воспоминаний Софии Г.

С матушкой я познакомилась в 1972 году через мамину подругу – Марию, которая была прихожанкой, а потом алтарницей в храме во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке. Жила она около Павелецкого вокзала и дружила с матушкой Аполлинарией. Я много раз видела матушку в гостях у М.. После службы с ней иногда заходил настоятель храма на Ордынке отец Борис (ныне покойный). Они пили чай, беседовали, но я была в то время далека от веры и не вникала в их беседы. Я только видела, как уважительно относился отец Борис к матушке Аполлинарии, подолгу говорил с ней о чём-то, спрашивал советов. И матушка любила ходить в этот храм, там был замечательный хор, пели прекрасно, а матушка любила хорошее пение. Заходили к Марии и другие священники, диаконы, и все они уважали матушку Аполлинарию. Ещё матушка любила храм святителя Николая в Кузнецах, я её туда провожала на службы. Там её тоже знали и уважали священники и многие прихожане.
Когда у меня возникли трудности в жизни, Мария посоветовала мне обратиться за советом к матушке Аполлинарии, но я сделала это не сразу. Тогда я только начинала воцерковляться. Наконец собралась и пришла к матушке со своими скорбями. Как только вошла я к ней, она мне сказала:
– У тебя дома не всё в порядке! Муж у тебя пьяница!
Пришла я к ней весёлая, а тут сижу и слезами обливаюсь. После этого стала к ней часто заходить. Однажды я спросила у матушки:
– А у вас есть благословение, чтобы принимать людей и лечить?
Она ответила:
– А как же! Сам Святейший Патриарх Пимен меня благословил не только принимать людей, но и лечить. Он ко мне очень хорошо относится, я ему травку собираю для лечения.
Приехала я к ней за благословением поехать с мужем в Крым. Матушка благословила и сказала:
– Благословляю, поедешь в санаторий, там и повенчаешься!
Я, конечно, не придала значения этим словам. У меня муж партийный, неверующий. Я даже молилась дома тайком. В поезде мы ехали в одном купе вместе с верующей парой.
Мы ехали в Ялту, а они в Алушту. В Ялте был очень хороший храм, и я туда часто ходила молиться. Неожиданно муж сам предложил мне повенчаться в этом храме! Подошли к храму, а он не может переступить его порог. Подошла к настоятелю отцу Леонтию:
– Мой жених не может зайти в храм!
Батюшка взял его за руку и привел. Оформились, я пошла, ставить свечи и вдруг слышу сзади:
– София!
Оборачиваюсь, а это наши соседи по купе. Я им говорю:
– Только не упадите, мы пришли венчаться!
Там мы и обвенчались 21 мая в день памяти святого апостола Иоанна Богослова, а на следующий день – память святителя Николая. Венцы нам держали эти наши новые знакомые. Вышли из храма и вдруг встречаем архимандрита Германа со спутниками, которые дарят нам цветы! Они говорят нам:
– Мы слышали, что венчаются москвичи и решили подарить цветы!
Мы такие счастливые!.. Николая Угодника поблагодарили!
Когда приехали из Крыма, у меня начались страшные боли: врачи обнаружили в почках большой камень. Врачи настаивали на операции, а я – аллергетик! Никакие лекарства мне нельзя принимать.
Матушка сказала:
– Я благословляю тебе дробить камень!
Врачи меня обследовали, и им ничего не оставалось делать, как дробить мне камень. Раздробили, я счастливая звоню матушке, а она мне:
– Не радуйся, ещё будут!
И действительно, кусок там большой остался, и мне повторно дробили. Я опять матушке звоню, а она мне:
– Не радуйся! – и положила трубку.
И в самом деле, радоваться было рано, камни забили мне проход и я всё, умираю. Но обошлось без операции. Звоню матушке, а она мне снова:
– Не радуйся, один камень тебе принесет много боли!
И я, правда, очень долго лежала в больнице. С этим последним камушком намучилась. Матушка мне говорит:
– Завтра выйдет!
И этот камушек утром вышел совершенно без боли. Вот так матушка Антония спасла меня от смерти! Врачи очень удивились, как он мог выйти – без уколов, без боли!
Матушка потом говорила:
– Ты была на грани смерти! Я за тебя молилась, ох, как я за тебя молилась!
Приехала к матушке, а она мне:
– Забери меня!
Я привезла её домой, она денёк пожила и говорит:
Отвози меня обратно!
– Матушка, ну хоть бы дня три пожила?
– Нет, отвези меня!
Потом спросила:
– Матушка, почему так-то?
А она:
– Эх, ты, у тебя такое несчастье должно было случиться. Слава Богу, всё обошлось!
Приехала я к матушке за благословением жениться моему сыну, а матушка:
– Не благословляю!
Сын все равно женился. Его жена забеременела. Матушка говорит:
– У неё мальчик будет. Если в храм не придет и не причастится, или хотя бы ко мне не приедет, то её младенец – мальчик, умрёт!
Но невестка не пришла, и новорожденный младенец умер. Я всю ночь простояла на коленях, звоню ей:
– Матушка, что мне теперь делать?
– В храм неси, отпевать будут!
В храме был отец Антоний – такой молитвенник! Много было гробов, а он мальчика отдельно от всех отпел.
И вдруг, в конце отпевания, одна женщина принесла двадцать пять гвоздик и положила их на гроб младенца! Я была вся в слезах и поняла, что Господь услышал мою мольбу!
Когда матушка была в Малоярославце, я к ней много людей отправляла. Все уезжали от неё утешенные, она всем помогала. Я спрашивала:
– Матушка, может не посылать так много народу?
А она:
– Посылай! – и благословила!
Матушка много помогала больным, особенно душевными болезнями – эпилептикам, шизофреникам. Но только она кого-то спасала от тяжкой болезни, то она страдала через сына Михаила. Помню, откуда-то привезли девочку-эпилептика лет шестнадцати. Матушка её лечила: читала какие-то молитвы, благословляла. А после этого пришел Миша и так её избил, что она вся черная была. В другой раз привезут тяжелобольного, я и говорю:
– Матушка, не берись, ведь Миша потом на тебе будет отыгрываться.
А она отвечает:
– А что делать? Спасать надо ребёнка…

Меня удивляло, что матушка знала: вот такой-то будет ребёнок – сын, или дочь, или двойня. И всегда по её слову происходило. Я часто слышала, бывая у матушки, как многие приезжали из других городов и благодарили за то, что у них не было детей, и вдруг по благословению матушки рождались у кого сын, у кого дочь. И вот они благодарили, специально приезжали:
– Матушка, дочка у нас растёт, благодарим Вас.

Матушка в моей жизни помогала очень много. В 1997 году маме моей исполнилось восемьдесят три года. Она слепая, а нужно было делать операцию. Спросила у матушки, и она благословила, сказав, что всё будет хорошо, хотя довольно редко благословляла больных на операции.
– Делать благословляю, все будет хорошо.
Действительно, операция прошла удачно, врачи были очень довольны, что такая бабушка старенькая, а вела себя так хорошо. Иные и сознание теряли и в обморок падали, а она даже улыбалась.
Потом у дочери была серьезная операция, ей грозила слепота. Нужно было оперировать с помощью лазера. По благословению матушки, слава Богу, все обошлось хорошо. Ведь она сказала:
– Всё будет нормально, хорошо.
Поэтому мы так смело согласились на операцию.
Матушка ещё лет пятнадцать назад сказала:
– Придет время, ты будешь работать во славау Божию, помогать восстанавливать монастырь и тогда многие восстанут на тебя. Так и случилось, когла стала помогать Иоанно-Богословскому Крыпецкому монастырю. Пришла к матушке и спрашиваю:
– Матушка, что мне делать? Я в своем храме уже двадцать лет! Обращение ко мне очень плохое стало! Все отворачиваются! Может мне перейти в другой храм? Неужели я должна слушать все это?
– Не уходи, пусть уходят те, которые восстали против тебя!
– Матушка, мне даже запивки не дают после причастия!
– Пусть уходят те, которые идут против тебя, а ты оставайся.
Всё это сбылось, я осталась в храме, а тех людей давно нет.
У меня есть знакомая, которая прислуживала в этом храме. Смотрю, стоит расстроенная. Спрашиваю – в чём дело. Оказалось, что пропал внук, три месяца уже ищут! Поехала я к матушке, а она:
– Жив он, только в тяжёлом состоянии!
Я приехала, успокоила знакомую, говорю: Найдётся!
Потом его кто-то привёз. Всё, слава Богу, обошлось.
По молитвам матушки потихонечку к вере приходит и моя семья. Я спросила:
– Матушка, как я стала верующей в семье атеистов?
Она говорит:
– Прадед у тебя был верующий, и он тебя вымолил. Господь послал твоего прадедушку, чтобы он именно тебя вымолил!
Много она сказала перед смертью, что и как со мной будет, давала наставления. Мне сейчас так не хватает её.
Однажды привезли мои друзья из Белоруссии ходатайство к Горбачеву об открытии храма, в котором устроили кинотеатр, и попросили помочь. Они поехали к матушке, и она благослогила меня заняться этим делом. Я пробилась на приём, подписала прошение. Там много было подписей верующих, очень много – и нам разрешили. Началось восстановление, много сделали. И вот Господь послал меня, в Могилев, и я приехала в этот храм. У меня была такая толстая свеча, народа было много и свеча эта сломалась. Я разогрела перелом под огнем, чтобы скрепить и поставить. Ох, как на меня напали:
– Колдунья, уходи, вы посмотрите, что делает? Колдует, колдует!
Оттолкнули меня в сторону, свечу отобрали. Эти женщины кричат:
– Батюшке сказать, батюшке сказать!
Я перекрестилась: Слава тебе, Господи, что живая. А когда причастилась, вдруг увидела своих знакомых, которые подписывали ходатайство. Они узнали меня, начали с радостью обнимать,а те, кто нападали, шарахнулись в сторону в недоумении! Так всё и получилось по матушкиному благословению, по матушкиной прозорливости! Она говорила:
– Всё будет хорошо, пробьёшься, ступай к Горбачеву!
Если матушка благословит, то считай, что это дело уже сделано, и я старалась почаще брать у неё благословение. Ведь она сама говорила:
– Ты приезжай почаще ко мне, семья у тебя сложная, трудная. Бери почаще благословение.
Приеду к ней с работы, она видит, что я устала и сразу говорит:
– Садись в кровать, садись.
Обложит меня подушками, всё равно как в кресле:
– Посиди, отдохни, а хочешь, – подремли, постарайся отдохнуть.
Матушка часто пела при мне духовный стих, который сама сочинила. Она никого не выпускала из дома не покормив и обязательно в сумку что-нибудь положит. Если не берёшь, она говорит:
– От меня да не брать? Ты только подумай!
Матушка перед смертью говорила:
– Меня не будет, проси, – я тебе всегда буду помогать!
И так получается, когда особенно трудно и попросишь матушку о помощи, все получается!
После кончины матушки я очень тяжело заболела, стало так плохо, что мои друзья даже позвонили на радиостанцию «Радонеж» с просьбой помолиться о тяжко болящей Софии. Всед за этим приснился мне сон: плывёт большой корабль, и матушка находится во главе этого корабля. А на палубе стоим мы – духовные дети её. Я подошла к матушке и просила помочь в моей болезни. Она ответила:
– А ты умойся из этой чаши, – и указала на одну из трёх стоящих чаш. Я умылась и всё тело как будто стало таким лёгким. Проснулась я здоровой, болезни как не бывало, близкие не сразу в это поверили.
Сон мой сбылся, когда я увидела похожую картину во время крестного хода после акафиста иконе Божией Матери «Иерусалимской». Те же знакомые лица и всё было как во сне. Я заплакала от радости: так вот какой корабль матушка показала!


Из воспоминаний Евгении Р.

Матушку Антонию я знаю 1997 года. Моя хорошая знакомая посоветовала мне съездить к матушке Антонии со своим большим горем. Моя сестра спивается. Муж ей попался пьющий. Сначала она немного пила с ним, чтобы ему меньше досталось, терпела издевательства, битьё, а потом и сама начала прикладываться. Я была у матушки три или четыре раза. Я помню первое своё посещение и последнее.
Когда я приехала впервые, погода была пасмурная, холодная, под стать тому, что творилось на душе. Но у матушки мне стало тепло-тепло, и мне показалось, что светило солнышко. Было тепло и уютно, спокойно. Матушка со мной была очень добрая, ласковая. Хотя она видела все мои грехи, но в этот раз она была со мной добрая. Когда я сказала, что пьёт сестра с мужем, и страдает племянница от этого, там доходило до убийства, до самоубийства. Матушка сказала:
– Не будет пить, всё будет хорошо.
Когда я спросила про сына, матушка также сказала:
– Всё будет хорошо.
Я долго не могла найти работу из-за плохого здоровья, но по молитвам блаженной Матроны и матушки Антонии и сейчас работаю.
Я не помню, о чём мы говорили во второй и третий мой приезд. И только четвертый раз, когда мы приехали 4 января 1998 года, тут она открыла все мои грехи. Матушка сильно кашляла, болела, к ней уже перестали допускать. Она уставала от нас, но всё равно принимала приходивших. Несмотря ни на что, от неё так же исходило солнышко и тепло. Она мне вывернула, очистила всю мою душу, перечислила все мои грехи, показала мне всю мою неприглядную жизнь. Я так плакала, как нигде. Была на исповеди в Троице-Сергиевой Лавре, в Оптиной Пустыни три раза, но всё равно не чувствовала облегчения и скорбела о своих грехах. Матушка, чувствуя, что это последний мой приезд к ней, старалась мне помочь, чтобы я как-то очистила свою душу. В этот раз она мне сказала, как мне молиться о моих загубленных детях и что мне нужно делать. Со мной были и другие люди. Она некоторых таскала за волосы и ругала. Но меня она не трогала. Я просила её:
– Матушка, прости меня, прости!
В первый раз она была добрая со мной, а в последний раз она была сердитая за то, что я натворила. Когда я выполнила правило, которое дала матушка, мне стало легче на душе. Матушка назвала точную цифру абортов, сюда вошли даже и мамины. Моя мама была верующей, но никогда не ходила в церковь, не исповедывалась, не причащалась, но она мне говорила:
– Ты, дочка, молись.
Когда мама очень сильно заболела и была на грани жизни и смерти, три-четыре недели она ничего не ела. Весь рацион состоял из стакана чая – и всё. Сильно исхудала. Я горячо молилась Господу у постели мамы, просила о помощи у матушки. И по молитвам матушки Антонии мамочка моя, Слава Богу, поправилась.
Сестра моя пока не пьёт. Перестал пить и её муж, ему было очень, очень плохо. А до этого говорил:
– Я пил, пью, и буду пить. Мне моих денежек хватит на всю жизнь.
Теперь его денежки иссякли, ему стало совсем плохо. Он лежал целый месяц в больнице и теперь не пьёт. Причем это всё произошло почти в одно время, когда я посетила матушку. И уже после смерти матушки сестра стала ходить в церковь, исповедоваться и причащаться. Верю и надеюсь, что матушка Антония нас не оставит. Я её каждый день поминаю и прошу о помощи.

Из воспоминаний Ольги В.

С матушкой я встретилась всего один раз. Это было весной 1996 года. У меня очень тяжелая ситуация была и я пришла посоветоваться с ней, как мне быть? Это было на квартире у её знакомых. Я начала матушке рассказывать, а она меня прервала и спрашивает:
– Подожди, не рассказывай, расскажи, как у тебя со здоровьем?
Я начала рассказывать, что очень болит спина. Были серьезные приступы, так что от боли ноги отказывали, и я не могла подняться с постели. Сейчас собираюсь идти к врачу. Матушка сказала:
– К врачу можешь не ходить. Я тебе скажу, что больше у тебя таких тяжёлых приступов не будет. Ты поверь, что больше у тебя таких приступов не будет!
И всё – с тех пор спина у меня не болит, приступов не было. Я уверена, что это она мне помогла. Когда я с ней разговаривала, у меня было ощущение, что она уже всё знает. Я ей начинаю рассказывать, а она мне:
– Да, да, знаю, знаю!
Хорошо было около матушки. Тепло, благодать. Телом немощная, а глаза ясные, проникновенные.

Из воспоминаний Евдокии С.

Господь сподобил меня познакомиться с матушкой Антонией через большие беды, несчастья. Переехала я в новую квартиру на Волгоградском проспекте и познакомилась там с очень добрыми людьми – соседками, их квартира была рядом с моей. С первого дня мы стали как родные, я была вхожа в их семью. Соседка моя – Евлалия родилась ещё до революции, был у неё сын Владимир, он очень пил. Она постоянно ходила в храм на Калитниковском кладбище. Стали и меня приглашать, а у меня муж пил, была у нас с ней общая беда. Потом она слегла, ноги не стали ходить. Её положили на операцию и ампутировали ногу до ступни, потом ниже колен, – и я за ней ухаживала.
Вот у своей соседки я и познакомилась с матушкой, когда у Евлалии ноги перестали ходить – тогда матушка стала появляться у неё в квартире. Однажды Евлалия позвонила и сказала:
– Приходи, принеси нам продуктов и заходи, чай будем пить.
Так я увидела впервые матушку. Она спасла сына Евлалии – Владимира от пьянства, но сказала, что он попадёт в тюрьму и уйдёт из жизни в сорок лет. Так и случилось: Володя умер в тюрьме сорокалетним. Мать долго плакала.
Господь сподобил меня знать матущку долгое время. В мою квартиру она приходила всего раза три, обычно мы виделись у соседки. Матушка помогла моему мужу отойти от питья буйного, горького тяжёлого. После этого он не пил пять лет. Матушка хорошо знала свое дело – мужу она сказала:
– Не послушаешься меня, долго будешь болеть.
Так и случилось – четыре инфаркта у него было, три инсульта. Матушка предвидела многое. Мне она сказала:
– Отдохнешь пять лет, а потом будет тебе испытание, трудности будут. Долго будешь за мужем ухаживать, а потом он уйдёт из жизни. Двадцать или двадцать один год тебе терпеть.
Я ей говорю:
– Матушка, я, наверное, столько и не протяну, – а она:
– Протянешь, протянешь, будешь ещё и внучку замуж выдавать.
Вот и пришла беда – болезнь мужа, двадцать один год за ним ходила. Скончался в 1983 году. Бывало поплачем с соседкой перед матушкой, а она скажет:
– Ну хватит, хватит.
Другой раз погладит меня по голове, слёзки вытрет – и так бывало. Она всю мою жизнь открыла. Рассказала о том, какая у меня была жизнь до нашей встречи. Она говорила:
– Дитя моё, как же ты столько травли перенесла? Папа у тебя не видел?
Я говорю:
– Да, незрячий был у нас папа. Нас родилось у него тринадцать детей. И слава Богу, все своей смертью пока уходят. Осталось нас из тринадцати четверо, и дай Бог, чтобы всем так, как мы проводили папу и маму, очень любили мы своих родителей.
Матушка видела моего папу позже, когда уже она предсказала, что он незрячий. И соседке я никогда не говорила, что отец не видит, а матушка это знала.
Когда матушка приходила, у нас была такая святость, будто мы в храме. Сама я уже почти не могла ходить в храм – муж был лежачий, и за соседкой нужно было ухаживать. Матушка заходила к нам не так уж часто, но если сказала, что придет, то точно бывала. И когда она появлялась у нас, это был для всех праздник. Она подойдёт, благословит, помолится, соседке больной положит ручки на голову крестообразно, прочитает тропарь празднику. А когда уходила, давала наказ, чтобы я ни одного дня не пропускала, молилась:
– Первое дело умой своих болящих, молитвочки прочитаете, святой водички, просфорочку употребите.
Матушка всё это нам приносила: просфору, святую водичку. Была она очень добрая. Когда сама не могла прийти, то звонила мне и говорила:
– Придет к тебе Анастасия, открой и пусти её.
Тоже была очень добрая женщина. Молились мы с ней дома, и с соседкой молились – она знала много молитв.
Про себя матушка не любила рассказывать. Помню, как она говорила:
– Я езжу в монастыри.
В праздники обязательно приносила нам подарки, гостинцы. Скажет:
– Освящённое, кушайте, это святость Господня.
Соседка моя скончалась в 1970 году. И за эти годы много было встреч с матушкой, и они кажутся все, как миг. Короткий день, как солнышко пролетело, а добрую память о ней унесу с собой.
В храме в Калитниках я бывала на её службах. Постоянные прихожане очень её почитали, просили у неё благословения. Были там и старушки и другие, кому она помогала. Она ведь не только к нам ходила, у неё времени было мало, но всё равно навещала, посещала немощных, всех нас грешных.
Мне очень трудно говорить. Обидно, что такие люди уходят. Пусть бы они всегда жили среди нас, грешных, вытягивали бы нас из этой греховной жизни. Матушка постоянно говорила:
– Молитесь! Бог милостив. Кто помнит Его, кто просит: «Убавь грехи, прости!», того может и простит Господь.
Не говорила, что точно простит, а «может, и простит вам Господь». И сама нас перекрестит. Всегда казалось при встречах, что вместе с ней куда-то поднимаешься. В ней такая святость была, это чувство непередаваемое. Конечно, не всегда было так, у неё бывало разное настроение, иногда мы приносили ей огорчения. И в храме её часто огорчали. Бывало, что увидишь её там немножко мрачной, но всё равно обязательно скажет:
– Всё пройдет!
Кто огорчал матушку? Были там служители, женщины, которые не принимали её.
Матушка говорила:
– Не будете Бога помнить, пропадёте. Зовите Божию Матерь на помощь.
Светлая тебе память, родная. Спасибо тебе за заботу, за ласку твою, за помощь в жизни, матушка родная. Помню всегда твои слова:
– Будет трудно – позови! Позови!

Из воспоминаний Натальи Б.

У матушки Антонии была в мае 1997 года, через две недели после того, как умер мой муж. На исповеди духовник сказал мне:
– Наталья, оставь всё земное.
Я подумала после слов батюшки: если земное оставить, значит, наверное, нужно мне уйти в монастырь. И вот, подруга моя предложила поехать к матушке Антонии. Я согласилась и заранее решила: если матушка скажет, что в монастырь, значит в монастырь.
Собрались мы втроем: Н., С. и я. Приехали на Киевский вокзал, а электричка уже ушла. Следующая ожидалась только в два часа дня. Поехали ко мне, вспомнили, что забыли взять благословение на поездку. Дозвонились батюшке и взяли благословение, после чего снова отправились на Киевский вокзал. Только отъехали, как электричка остановилась – двадцать минут ждали. Доехали всё-таки до Малоярославца, подошли к дому, где матушка жила.
Не прошло и двух минут, как вышла келейница и позвала нас, так что мы попали к матушке сразу как приехали. Я никогда не была у старцев и не знала, как нужно себя вести. Подошла первая к матушке и сказала:
– Матушка, мой муж умер, я виновата перед ним, развелась с ним.
Она сделала вид, что меня не расслышала. Пришлось мне так три раза повторить всё громче и громче. После этого она отхлестала меня по щекам, сказав:
– А теперь пожалела?
Начала я оправдываться и такое у меня состояние наступило, будто нахожусь я на страшном суде. Я так испугалась:
– Матушка, как же, что ж мне теперь не будет прощения? У меня же дети есть.
Она говорит:
– Никому ты не нужна, ни детям, никому.
Тогда я отползла в угол. Мне так было плохо, что не знала, что мне делать. Затем к матушке подошла Н. – она говорила с ней долго. Н. просила помолиться, чтобы вернулся её муж. Вскоре после нашей поездки он вернулся в семью.
Келейница подвела меня к матушке во второй раз. Она меня про мужа спросила и стала за него молиться. Потом стала ко мне потеплей немного и сказала:
– Хорошо, живи с детьми.
А нам троим стала говорить о том, что все наши беды – от абортов. Сказала нам, как молиться. Спросила я о своей дочери:
– У меня дочь так страдает. Симпатичная девушка, а нет ни личной жизни, ни работы, полгода уже ищет работу.
Матушка ответила:
– Все будет – и работа, и жених.
И по матушкиным молитвам сейчас у неё и работа хорошая, и жених появился, они обвенчались, и у них уже есть ребёнок. Просила за близких, за родителей, чтобы они были верующими. И сейчас мама моя уже верующая, она болеет, у неё ноги не ходят. Папа тоже постепенно приходит к вере.
После того, как я съездила к матушке, для меня самое главное было, чтобы исправляться, исправляться, исправляться, и я так счастлива, что Господь даёт мне время на исправление. Каждое утро, просыпаясь, думала: я ещё жива. И ходила по улице такая счастливая что небо голубое, а листья зеленые и счастье меня переполняло.
В мае 1999 года мы приехали на могилку матушки. Было очень холодно, лил дождь, а когда подошли к могилке, вышло солнце и стало теплее. У меня была астма, но в тот момент я не просила о здоровье, всё больше о детях, о личной жизни. Когда ожидали мы электричку на платформе в Малоярославце, у меня начался ужасный приступа астмы, кашель. А через месяц после посещения матушкиной могилки астма прошла. Уже два года не было ни одного приступа, хотя врачи в больнице говорили, что это у меня на всю жизнь. То, о чём я тогда просила, тоже начинает сбываться.

Я сейчас пою в церковном хоре. Однажды пришлось отпевать монахиню. Я не знала, что по монашескому чину положено особое отпевание. И когда мы начали петь, передо мной положили ноты, которые я видела впервые. Сразу начала молиться про себя: «Матушка, помоги. Столько народа пришло, а я сейчас всё отпевание испорчу». А потом, ни о чем не думая, стала петь, и всё благополучно спела.
И ещё одно чудесное событие вспоминается. Была у нас в храме патриаршая служба. Пришла я в храм, а у меня вместо голоса свист один. Тогда я очень молилась: «Матушка, помоги!» Мы должны были петь трио «Да исправится молитва моя…», а у меня голоса совсем нет, даже говорить не могла. И всё получилось! – и трио хорошо спели…

Из воспоминаний Марии О.

С матушкой Антонией (тогда она ещё не была монахиней) мы встретились в начале 1960-х годов. Мамина сестра познакомилась с ней в Троице-Сергиевой Лавре и привела в наш дом. Когда они пришли к нам, Анастасия Яковлевна спросила:
– У вас есть сын Василий?
Мама ответила, что есть.
– Он от вас скоро уйдёт.
– Как уйдёт? – не поняла мама.
Но так и случилось – он учился в институте, была у него девушка. Они скоро поженились, и Василий ушел на квартиру в семью жены.
Мы жили тогда в коммунальной квартире, соседи у нас сильно ругались, и один из них очень обижал восьмидесятдвухлетнюю бабушку. Она подала на него в суд, и мне нужно было быть свидетелем. Но я очень не хотела этого, и когда Анастасия Яковлевна к нам пришла, то сразу же успокоила:
– У вас никакого суда не будет.
Откуда ей было знать всё это? – меня это очень удивляло тогда и я потянулась к ней. Говорю ей:
– Я трясусь, боюсь, никогда на этих судах не была, не знаю, что там делать и говорить.
Она нам снова сказала:
– Не волнуйтесь, всё у вас будет хорошо.
И вдруг этот сосед, который обижал бабушку, обменял свою комнату и ушел из нашей квартиры, пришли другие люди и действительно, всё стало хорошо. Ещё она сказала тогда, чтобы я с мужем повенчалась, хотя мы этот вопрос и не поднимали. Она говорит:
– Не венчанная, расписанная – это не то. Надо узаконить вашего сына, чтобы он у вас рос здоровым.
Так и получалось: 25 октября 1964 года мы приехали к ней в Елоховскую церковь, куда она много лет ходила и где пела на клиросе. И всё она нам устроила, венчал нас такой благодатный священник, но имени его точно не помню.
Матушка к нам приезжала и каждое её посещение было для нас праздником. Все мы сидели вокруг нее, как цыплята около наседки, и она нам рассказывала, где бывала, с какими людьми встречалась, в каких монастырях молилась. Рассказывала, как вела беседы с людьми и многие слушали, затаив дыхание. Подходили к ней и спрашивали и она отвечала, говорила чем и как лечить, если больные люди, и они обходились без операций.
Мы оставляли все свои дела и сидели, заслушивались её рассказами. Столько она интересного говорила, так и не упомнишь. Такие интересные случаи бывали в её жизни. В Почаеве, в Одессе, в Киеве, в Иерусалиме, где она только ни была. Матушка возила в Троице-Сергиеву Лавру маму с её сестрой – всё им рассказывала и показывала там. Мы стали с ней как родные.

Однажды заболел у меня зуб, а она говорит:
– Удали его, иначе он тебя долго будет мучить, всю жизнь.
Пошла к врачу, тот посмотрел и говорит:
– Здоровый зуб. Этак все были бы беззубыми, если бы такие зубы удаляли, – и запломбировал мне этот зуб.
Сказала я матушке, что врач запломбировал тот зуб, на что она ответила:
– Напрасно.
И вот на самом деле, этот зуб меня до сих пор мучает. Она много чего знала, она была провидица. Матушка говорила мне, что каждый человек зарабатывает за свою жизнь для вечности. Что заслужит, то там получает. И часто повторяла:
– За один час страдания – триста лет блаженства.
И как она страдала! Сын её бил. Сколько раз она приезжала ко мне вся в синяках. Всё лицо у неё было избитое, столько синяков, что глаз не видно! Я её встречала:
– Ой, Анастасия Яковлевна, приходите и живите у меня всю свою жизнь. Я очень рада. Я одна сейчас. Мама и папа умерли, муж умер. Живите сколько угодно, и пусть Михаил вас больше не трогает. Здесь он вас не тронет.
Пожила она у меня месяца полтора и собирается домой:
– Не знаю, как там? Душа болит. Как там Миша? Как Миша?
Приехала к нему, а он её снова избил. Ночью она приехала ко мне, опять избитая. Я говорю ей:
– Не ездите туда больше, вот вам комната, живите.
У меня была двухкомнатная квартира: в маленькой комнате я жила, а ей предложила большую:
– Вот мы будем здесь жить, и как хотите, чего хотите, то и делайте. Хоть всю ночь читайте, молитесь. Пожалуйста, здесь тишина, никто не будет беспокоить.
Матушка каждый день до полуночи, до часу на коленях молилась, и просила у меня:
– Ты дай мне коврик, я на коленки встану.
Дам ей коврик, она стоит, молится. Засну я под её молитву, чуть свет проснусь – а она уже Псалтирь читает, уже не спит. И так всегда ночами молилась.
И сколько же к ней приезжало народу! Она сообщила знакомым:
– Ко мне на квартиру не ездите, меня там нет. Я в Балашихе у Марии.
К ней сюда наплыв людей. Старец приезжал старенький, с бородкой, имени его не запомнила. Каждый день приходили люди, рассказывали о себе и с ней советовались. И всем давала она добрые советы. Как все её уважали и любили! Она умела каждому индивидуально найти подход. Каждому говорила то, что ему нужно, давала такой совет, как будто она из Писания берёт и читает. Многие приходили и слушали её. Готовы были и ночевать, и жить с ней рядом. Я говорила:
– Сколько хотите, столько и будьте. Я вам не помешаю, – а они:
– Нет, нет, идите сюда с нами и слушайте пожалуйста.
Она всё рассказывает и рассказывает, от неё просто не уйдешь. Бывало, что мы о еде забывали. А когда сядем за стол, то сама не ест, а всё продолжает беседу.
Матушка была не очень грамотная, но начитанная и очень хорошо говорила. Псалтирь она только при мне прочитывала, наверное, раз сто. Она очень бегло её читала. Я до сих пор не могу читать так быстро. А песнопения, которые в хоре, она все знала наизусть. У неё был очень хорошо поставленный голос, и она много лет пела в церковном хоре. А сколько молитв она знала напамять!
Помнится, избил её сын, она приехала ко мне в синяках, так что несколько дней даже не выходила из квартиры. Потом ей получше стало, вышла она из дома, села на лавочку. Появились мои соседки и сразу она с ними заговорила и каждому что-то для него рассказывает. Кому-то сказала:
– А у тебя несчастье скоро, мать скоро умрёт. Но ты не печалься, готовься, – а та отвечает:
– Да, наверное, это близко, мама моя и вправду сильно болеет.
В хорошую погоду ходили мы с ней на Аллею ветеранов подышать. Сидим с ней, а вокруг люди гуляют. Проходит какая-то женщина, а матушка и говорит:
– А у этой женщины столько было кавалеров.
Она:
– Да, да, ой, вы мне напомнили. Скажите, пожалуйста, ещё что-нибудь.
И так она с ней разговорилась, а вокруг немало людей собралось, слушают. И каждому она что-то скажет:
– А у вас неудачи в жизни постоянно. Куда бы вы ни пошли, всё закрыто перед вами.
– Да, да, я такая, несчастная, – говорит эта женщина.
– Ну и что ж, – продолжает матушка, – не надо отчаиваться. За всех врагов своих молиться надо. Вы их не ругайте, врагов своих, а молитесь за них, чтобы Бог дал им здоровья, и они все исправятся, исправятся и душой к вам проникнут. Не надо их ругать, не надо на них обижаться! Наоборот, просите Бога за них, чтобы даровал Он им здоровье и благополучие.
Не могу забыть ещё один случай. У моей знакомой сын попал в беду. Пришла она к матушке:
– Что делать, сын под следствием. Его, наверное, посадят. Подскажите, что делать, помогите нам!
Она говорит:
– Пусть его лучше посадят. Не волнуйтесь, ему будет тюрьма, но скоро получит амнистию. А если я помогу вам и его не посадят в тюрьму, то он утонет.
Вот что провидела матушка.
А вот пришла к ней женщина – должны были ей делать операцию грыжи:
– Матушка, как мне быть, уже такого-то числа на операцию назначили.
А она отвечает:
– Не будет никакой операции у тебя. Бодягу пей, возьми в аптеке и эту бодягу с подсолнечным маслом. И всё пройдет у тебя, никакой грыжи у тебя не будет и никакой операции не надо.
Всё так и вышло по слову матушки.
Ей Бог давал такие знания, что я не уставала удивляться, встречаясь с ней. Ведь она же нигде не училась систематически, а Бог дал ей это. Она жила молитвой и постоянно находилась в молитве. И какая-то она была жизнерадостная. Даже если тяжесть какая-то, но вот вошла она в дом – и радость загорелась в сердце, и напасти отошли, всё развеялось.

Мне она сказала однажды:
-Ты живешь одна и боишься жить одна.
– Да, правда.
Но матушка добавила:
– Никто тебя не обидит никогда, тебя обидит только сын твой родной.
И всё это сбылось. Столько сын меня обижал. А потом стал он страшно пить. Всё пропивал, до рубашки. Придет ко мне, всё что есть в шкафу заберет, скажет:
– У тебя есть еда, а у меня есть нечего.
И так до следующей пенсии. Точно сказала матушка:
– Никто тебя никогда не обидит, тебя будет обижать только родной сын.

Саму матушку я никогда не видела плачущей. Она мне говорила:
– Убиваться? Плакать? – Ещё чего не хватало. Да у тебя всё хорошо. Смотри, в какой красоте ты живешь, какая у тебя квартира. Всё так хорошо у тебя. Тебе Бог дал и твои родители за тебя молятся, они такие хорошие.

Из наставлений матушки вспоминается вот что: «Перед причастием нужно обязательно готовиться не менее трех дней. Поститься, жить в чистоте, быть целомудренной, собранной. У всех попросить прощения. На исповеди батюшке нужно рассказывать подробно. Всё, что ты кому-то сделала и на кого-то даже подумала плохо, всё скажи батюшке при исповеди обязательно, не стесняйся, какие бы грязные мысли ни были, всё скажи. Бывает так, что забыла о том, что молоко пила. И это всё скажи батюшке. И он решит, можно ли тебе причаститься в этот день, или придешь в следующий раз. Вот так и готовься».
Так с ней было легко, просто. Иной раз скажешь:
– Матушка, не уезжайте от меня, живите.
А она:
– Мария, милая, я бы с удовольствием жила бы у тебя всю жизнь свою, но там же Миша…

Из воспоминаний Нины Ч.

В Малоярославец я приехала из Алма-Аты, меня благословили уехать в Россию на жительство. Владыка наш сказал:
– Берите только на рязанщине. (дом)
И вот мне нужно было решать вопрос с квартирой. В Малоярославце я жила с мая по август 1997 года. Как только приехала, сразу пошла в монастырь. Здесь мне и сказали, что в обители есть матушка, к которой неплохо было бы подойти. Нашла я келейницу матушки и спросила, как мне встретиться и побеседовать с матушкой, я приезжая. Она сказала, что есть проблемы: не разрешают входить в келию и вы можете встретиться с ней там, где я скажу. Мне нужно было спуститься к источнику святителя Николая, куда она вывезет матушку в коляске. Там мы и встретились с ней впервые.
Матушка благословила меня купить квартиру в Рязани и всё очень удачно вышло. Но потом матушка была против того, чтобы я там обосновалась. Почему – об это расскажу позже.

Встречались мы с матушкой часто. Если я не приходила, то они с келейницей меня уже ищут и передают, чтобы пришла. А как-то я заболела, они даже заволновались. Обычно мы встречались и беседовали во дворе монастыря за храмом.
Она много и охотно рассказывала о себе, видно, что ей хотелось поделиться, и она приходила в какое-то улучшение, успокаивалась. Глаза у неё голубые-голубые, чистые, как небо. Поразительно чистые. В девяносто с лишним лет – а глаза у неё были как тихое море, голубое тихое море или тихое небо. Она была очень мудрая, и никогда не было зла в этих глазах. Если она сердилась, то выглядело это очень своеобразно: глаза у неё как будто веселились.
От неё шла какая-то внутренняя теплота, которую не в каждом человеке и чувствуешь. Пела она хорошо и очень точно – у матушки был прекрасный слух. Правда, задыхалась, трудно было ей, но пела потихонечку и с удовольствием.
Я летела в монастырь как на крыльях. И они меня всегда ждали. Много было бесед и общения. Во время общения с ней наступал удивительный мир в душе. Такого успокоительного общения не было у меня ни с кем. Какие бы ни были хорошие друзья, близкие, родные, но такого теплого, доброго отношения ни с кем не было, когда тишина и мир в душе, так что ничего вокруг не замечаешь. В её присутствии ты как будто находишься не на земле. Сидим мы трое, вокруг природа чудная, и всё отходит – все заботы, все проблемы, все неприятности, всё тебя как будто не касается.
В последнее время она ела очень мало, какую-то крошечку пропустит – и всё. Она всё отлично понимала, ориентировалась в любых темах, о чем бы ни заходила речь. Она умела одним-двумя словами направить разговор в нужное русло. У неё была удивительная способность разговаривать с людьми.
Не раз видела, как матушка реагировала на тех людей, которые приходили с лукавством. У неё глазки темнели, она их открывала и строго-строго, внимательно смотрела на человека.

Матушку волновало, что будет с келейницей. Она её любила как дочку. И я говорила, что возьму келейницу к себе, если матушка уйдёт. Она была очень рада тому, что я говорила. И вот однажды она благословила меня купить дом в Малоярославце. А мне по своему упрямству этого не хотелось. Привыкла жить в квартирах с удобствами, не хотелось переезжать в дом. Матушка это почувствовала и на долгое время как будто охладела ко мне.
Я всё это понимала, но мне совсем не хотелось жить в доме, не знала, что буду с этим домом делать. А матушка твердила:
– Нет, частный дом, частный дом.
Сидели мы как-то с келейницей возле матушки, и вдруг она говорит:
– Срочно бегите в ту сторону, там продаётся дом, этот дом вы должны взять, там мужчина продает дом, срочно идите вместе, недорого, купите!
Мы пошли вместе с келейницей, но, как оказалось, не в ту сторону. Не нашли мы этот дом. После этого я не вернулась к матушке, а пошла на квартиру, где жила. Потом стала звонить по телефону, что-то выяснять, а дом тем временем продали.
Когда келейница вернулась к матушке, она так возмущалась:
– Что вы сделали? Куда вы пошли, и что вы делали?
Ну, мы делали, конечно, всё не то, что она благословила. Потом я уехала в Рязань, а когда вернулась в Малоярославец, узнала, что матушка уже умерла. И похоронили её именно там, рядом с тем домом, который я должна была купить по её благословению. Тогда келейница могла бы жить в этом доме и смотреть за могилкой. Я очень жалею, что не сделала так, как она советовала. Конечно, после драки кулаками не машут. Потом я очень сокрушалась, что неправильно себя вела.

Из воспоминаний Натальи Николаевны Гузеевой,
внучки матушки Антонии

Я – внучка матушки, дочь её старшего сына Николая. О её духовной жизни мне известно совсем немногое, и сейчас я очень жалею об этом, что будучи взрослой, мало говорила с ней на духовные темы. Поэтому попытаюсь вспомнить о ней, как о бабушке, просто как о родном человеке.
Мои родители разошлись, когда мне было три года. Поэтому мы с мамой жили отдельно и бабушка навещала нас, иногда брала меня к себе. И я помню только отрывочно какие-то случайные эпизоды из детства. Думаю, что бабушка все же оказала очень сильное влияние на моё духовное становление. Когда я была маленькой, она водила меня в церковь. Тогда всё скрывали, если кто-то был верующим, то об этом не было принято говорить. Мама была некрещёная, отец был просто неверующий, так что в церковь у нас не ходили. И только когда появлялась бабушка, она меня брала с собой в храм.
Помню первые впечатления: какой-то храм, таинственно, горят свечи, певчие поют, и в детскую душу заронилось какое-то зерно. И уже отчетливо помню: когда мне было семь лет, вдруг приехала бабушка и сказала:
– Поедемте, я вас покрещу.
Взяла за руку маму, ей было тогда тридцать лет, и меня. Отвела она нас в церковь Ризоположения на Донской улице. Там нас окрестили и тот крестик всегда со мной. Это такая память о бабушке, и я никогда это не забываю. Тогда я впервые начала осознавать то, что связано с верой и с Богом, и всё это было через бабушку.
Мама рассказала, что примерно за месяц до моего рождения увидела она сон, как будто какая-то женщина ведёт её за руку в храм. Она увидела церковь, её подвели ко входу, но женщина, сопровождавшая маму, не ввела её внутрь, сказав:
– Ты не крещёная, я не могу тебя туда ввести.
Проснувшись, она рассказала своей матери, моей бабушке Маше, об этом сне. Та говорит:
– Значит ты родишь на Введение Пресвятой Богородицы во храм.
Они-то ждали появления ребенка в конце ноября, но я родилась точно на Введение во храм – 4 декабря. Прошло семь лет, и вот действительно пришла женщина, которая взяла её за руку отвела в храм и помогла покрестить и её и меня – и это была бабушка.
Помню один эпизод, который потом рассказала бабушке; она так радовалась и помнила о нем всю жизнь! Незадолго до смерти она сказала мне:
– А помнишь, что ты мне рассказала, когда была маленькая, что с тобой было?
Было мне тогда восемь лет, осталась я дома одна и случайно захлопнулась дверь. Там язычок такой, замок с собачкой был: я его захлопнула, а открыть не могу! Испугалась, мечусь по комнате и никак не могу открыть этот замок. И вдруг что-то произошло такое, я вспомнила, что надо помолиться! Встала на колени и уж как молилась, что говорила, какие молитвы – не помню. Но только подошла я после этого к двери – и она легко открылась. Я бабушке потом рассказала, и как она была рада и часто вспоминала этот случай.
Ещё она вспоминала, как приезжала я к ней в Новогиреево, там у неё была комнатушка, совсем маленькая, тёмная. Деревянный дом, скрипучий, весь тёмный, керосинка, она что-то жарила на ней. И там у них в сарае была ещё коза, и бабушка поила меня козьим молоком. И вот это она вспоминала, даже незадолго до смерти:
– Вот, я помню, маленькая такая, крошечная девочка приехала и как ты к этой козе пришла. Захожу и вижу: ты стоишь, а коза на тебя рога наставила, и вы стоите с ней и друг на друга смотрите…
Бабушка очень любила свою родню, она любила всех своих сыновей, независимо от того, как они к ней относились, она всегда с теплом, с любовью принимала всех своих внуков. Олиных внуков она помогала растить и куда бы жизнь ни забрасывала, она находила время и возможность помогать нам, всегда помнила о родных.
Вся моя дальнейшая жизнь проходила с ощущением, что у меня есть бабушка, которая ведет меня по духовной части: есть Бог, есть бабушка, и всё это взаимосвязано. Но поскольку об этом нельзя было говорить никому, то была моя тайна, и я веровала. Но открыться я не могла никому ни в школе, ни подругам. Эта тайна роднила нас с бабушкой, хотя она не посвящала меня во многое. И потом только она сама позвала меня, когда я была уже взрослой, у меня уже вырос сын, а она стала сдавать здоровьем.
Жила она в то время уже на Авиамоторной и тогда позвала меня, стала я к ней приезжать, помогать. Просила она меня сшить мантию. Помню, она была уже раскроена, сама-то я не знала, как кроить. Бабушка мне говорит:
– Ты можешь мне сшить?
– Конечно, могу, – и я прострочила, а бабушка сказала:
– Спасибо тебе, меня в ней похоронят.
Я часто наезжала к ней на Авиамоторную, и сколько туда приходило людей! Видела я многих, но больше помогала по хозяйству, то есть что-то готовила, варила, чай подавала. Но, конечно, и смотрела, наблюдала за там, что и как происходило в доме. Дверь её квартиры не запиралась никогда: ни днем, ни ночью. Она ничего не боялась, ничего! И говорила:
– Меня никакие плохие люди не могут обидеть. Против меня ничего не могут сделать, бессильны.
Люди приезжали отовсюду и заходили просто, как к себе домой и ни в чем не знали отказа: и благословение, и поесть, и попить, и переночевать. И все были как одна семья, все были как родные. Это было очень удивительно!
Иногда меня упрекают: «Ну, как же вот бабушка ушла старенькая в монастырь, почему родные не могли взять ее? Она сама понимала, что это невозможно, ну кто же выдержит такое: дверь постоянно открыта и люди непрестанным потоком идут и идут. Поэтому она прекрасно понимала всё и не просилась; даже когда жена Михаила звала её к себе, бабушка сказала:
– Нет, конечно.
Поэтому это была совсем иная жизнь, посвященная Богу и посвященная людям одновременно. Как это ей удавалось – удивительно! И люди ехали и шли за благословением, открывая свои беды, неприятности, проблемы.
Она была потрясающий психолог! Если бы она получила образование, она стала бы профессором психологии. Потому что по знанию жизни, по умению анализировать ситуации и поступки человека ей не было равных среди моих знакомых. Думаю, что она не только проникалась сама к людям, но и располагала их к себе. С одной стороны, ей от Бога была дарована благодать, а с другой она ещё несла в себе талант этого проникновения в душу, знание психологии.
И люди верили её слову. Все её благословения приносили пользу и счастье людям, и в то же время даровали успокоение, план действий. Так просто не будут люди приезжать со всей России, да и не только из России. Когда я бывала у бабушки, иногда слушала то, о чём она говорила, и очень жалею, что тогда на эту духовную часть не очень обращала внимания. Нет бы потом поговорить с людьми, что действительно сбылось, что изменилось в их жизни по слову бабушки!
Помню, я бывало даже сердилась и обижалась, потому что она мне говорила:
– Иди, приготовь. Иди на кухню, иди сделай… подай всем чаю. Сделай то, сделай это…
И я уходила на кухню, глотая слёзы, потому что мне хотелось посидеть вместе со всеми и послушать, а мне надо было выполнять эту роль: приготовь, подай, помой посуду. Один раз она даже прикрикнула на меня.
Но когда она уходила в монастырь, то отдала свои иконы, самые ценные. Она спросила:
– Какие ты хочешь иконы?
Я сказала:
– Казанскую Божию Матерь и Иерусалимскую Божию Матерь.
Она мне отдала обе иконы, а перед этим подарила ещё одну икону Божией Матери – совсем древнюю. Там такое письмо, что я даже затрудняюсь сказать, какой это век. Потом сказала мне:
– Прости меня за всё, пожалуйста. Я знаю, что обижала тебя, ты меня прости.
Так что, думаю, она многое понимала и видела во мне.
Была я у бабушки на Толге – они меня с келейницей очень хорошо приняли, так обрадовались обе. Жалею, что не осталось ночевать, когда они меня оставляли. Но я куда-то спешила, в общем, провела там полдня и уехала. На Толге она себя ещё очень прилично чувствовала, и мы с ней обо многом говорили. Она интересовалась, как мама, как сын, и жадно слушала мой рассказ…
У бабушки был дар провидения, интуиции – это я осознала вполне в тот момент, когда приехала к бабушке в монастырь в 1998 году, на Рождество. Ехала я с тяжёлым сердцем, потому что согрешила. Я пожелала своей сотруднице на работе плохого, причём так яростно, в сердцах пожелала ей смерти. Бывают такие тяжёлые минуты в жизни.
На следующий день я поехала в Малоярославец. В тот день у неё было очень много народа, там стояла целая очередь. Видимо, на Рождество приехали люди поздравить ее, а также получить благословение, и, конечно, со своими заботами и бедами. Встала я в очередь, как все. Потом вышла келейница, увидела меня, и я попросила сказать бабушке, что приехала.
Келейница сообщила матушке и вышла удивлённая:
– Матушка сказала, чтобы ты стояла в очереди и ждала.
Стоять пришлось довольно долго. Когда, наконец, я зашла в келию, бабушка говорит мне:
– Ты кого убила? Ты кого убила?
– Бабушка, это я! Я никого не убивала!
– Нет, ты кого-то убила! Кого ты убила?
И говорит это с гневом, – на сколько у неё хватает в слабом старческом голосе.
Келейница обратилась к матушке:
– Это же Наташа!
И бабушка, как будто очнувшись, говорит:
– А-а-а, Наташа.
Стали мы с ней беседовать как обычно. Привезла я ей гостинцы. Но потом, уже возвращаясь, я вспомнила то, что произошло на работе, и поняла, и поразилась: бабушка увидела меня, моё состояние. Наверное, во мне было что-то такое, отчего она не узнала меня. Она увидела мой грех. Вот тогда-то я задумалась.
После этого случая мне пришлось снова общаться с этим человеком, и я старалась сдерживать себя. Но всё равно желала ей зла… И только после смерти бабушки, в какой-то момент я стала молиться: «Бабушка, я тебя очень прошу, помоги: пусть она уйдёт от нас. Она сеет вокруг себя столько зла. Пусть она уйдёт, я не хочу брать грех на душу, я не могу больше желать ей зла…»
Думаю, что только бабушкиными молитвами с этим человеком ничего плохого не случилось, ни с ней, ни с её семьёй, – она жива, здорова, слава Богу. Она просто ушла от нас на работу с большей зарплатой. И теперь по милости Божией восстанавливается в коллективе та атмосфера, которая была изначально – хорошая, добрая. Думаю, что не обошлось здесь без бабушкиной молитвы. Она мне безусловно помогла, потому что грех был очень тяжкий…
В Долгом я появилась впервые довольно поздно. Кстати, почти каждый раз, когда я приезжала к ней, вспоминала и рассказывала о своей родине. Говорила так:
– Как мы в батюшкином доме жили, дай Бог так в раю жить, вот как мы жили!.. Уж свекла вот такая росла, морковка такая, и картохи, а рядом Дон течёт!
Мне очень хотелось побывать на её родине. Она туда время от времени ездила к своей племяннице Клавдии Ивановне, которая живёт до сих пор в том самом доме, где бабушка родилась. И мне тоже очень хотелось посмотреть. Мы мечтали с ней вместе поехать, но не привелось.
В 1997 году я, наконец, собралась в Долгое вместе со своим троюродным братом Николаем. Это сын Павла, а Павел – сын Ивана – бабушкиного брата. Всё оказалось так, как и говорила бабушка. Чудесная река Дон, красивое, большое село. Я его представляла маленьким, но оказалось, что оно на три километра вдоль Дона тянется.
Вспомнилось, как бабушка рассказывала:
– Ох, какие же там грибы!
Я удивлялась, откуда там могут быть грибы, это ведь степная зона, есть там рощи, но небольшие. И действительно, оказалось по слову бабушки. Мы и грибы собирали и ягоды в полях! Землянику вёдрами можно собирать. Там действительно благодатная земля. И дом, сам дом чудесно стоит на другой стороне Дона. Вся деревня, если по течению, справа, а дом её стоит слева, через мостик. Родители её поставили дом на высоком берегу Дона, и место удивительное, по красоте, удивительное.
Ходили мы по селу, как раз праздник был, и нас встречали многие. И все, как это бывает в деревне, спрашивали у тёти Клавы:
– Кто это с тобой?
– А это Настасьина внучка. Настю нашу помните?
– Ну, как же! Конечно, помню. Это первая плясунья, первая певунья, такая весёлая была. И ох, она никому не давала спуску!
В молодости, как запомнили её в Долгом, бабушка была боевая. А потом, когда она наезжала после, земляки уже знали, конечно, что она служит в церкви, что она поёт.
В Долгом старушки все как бы одной породы – все сухощавые, нет там толстых людей. Все жилистые, крепкие, долголетние и работящие. И сама тётя Клава – племянница бабушки – такая боевая! Она просто кладезь здравого смысла и юмора, отношения к жизни. Удивительные люди здесь живут и сейчас, светлые, добрые. И, конечно, в этой атмосфере бабушка росла. Видно, место там такое, и по духовному настроению, и климат такой благодатный, и земля плодоносная.
Когда собрались уезжать, мне положили даров донской земля: фрукты, овощи, ягоды, яйца, сметану – всё, что растят и приготовляют в деревне. И всё это я повезла в Малоярославец, как привет бабушке. Привезла и говорю:
– Бабушка, я была в Долгом.
Она руками всплеснула и как же была рада привету с родины, долго расспрашивала о поездке, о всех, с кем довелось увидеться…

Из воспоминаний Валентины Д.

Первая встреча была такая. Я зашла в келию, рассказала о себе, после чего полтора часа плакала. Когда я всё рассказала ей, у меня было ощущение, что вся тяжесть ушла. Уехала от неё окрыленная. Мой хороший знакомый собирался ехать в Иерусалим с группой паломников, и что-то у них не получалось. Тогда они попросили молитв у матушки. Матушка сказала, что помолится. И через день они звонят радостные:
– Всё, едем!
– У меня встал вопрос о продаже дачи. Тяжело одной всё поднимать, да и работать не хотелось. Пришла к матушке:
– Благослови дачу продать.
– Нет, не благословляю, не надо тебе дачу продавать!
– А в монастырь можно уйти?
– Не благословляю!
– Матушка, у меня такое желание есть…
– Рано тебе ещё.
Келейница вступилась:
– Матушка, ну помолитесь, пускай в монастырь идет, – а матушка:
– Нет, категорически, нет!
Месяца через три приехала с вопросом о племяннице и о квартире. Матушка ответила:
– Квартиру купит к концу года, а с парнем расстанется!
Так и произошло.
У моего знакомого был вопрос о работе: то ли уходить, то ли не уходить, и он очень волновался.
– Матушка, что ему делать? – спросила я.
– Пусть уходит. Работа у него будет!
Ушёл он с прежнего места и буквально через две недели появилась у него другая работа.
Приехала в прошлом году к матушке, сидим, беседуем, а матушка мне и говорит:
– Сделаешь сорок поклонов Почаевской Божией Матери!
– У меня нет Почаевской иконы!
– Сделаешь! – подтвердила матушка.
Через месяц мне предложили ехать в Почаев и матушкино благословение свершилось!
У моей сестры был суд, который длился несколько лет. Я спросила, как закончится дело. Матушка ответила:
– Суд будет, но его не посадят!
Действительно, по решению суда дали ему срок условно.
Одна женщина просила у меня денег в долг. Приехала к матушке, рассказываю, а она:
– Не давай в долг! Ты сама на пенсию живешь, тебе самой эти деньги понадобятся.
Я не послушалась, дала в долг, – и этих денег нет.
Мой духовник очень больной, два инфаркта перенес. Я спросила:
– Матушка, будет он ещё служить?
– Будет! Не каждый день, но будет!
Через некоторое время ему действительно предложили служить по праздникам. В сентябре 1998 года я приехала к матушке с большой скорбью – меня отстранил от себя духовник.
– Матушка, как мне тяжело, – сказала я.
– Знаю, – ответила матушка, и в десять часов утра взяла мою руку в свою и только в четыре часа дня отпустила её. Когда я от неё вышла, почувствовала, что всю боль и все страдания она у меня забрала.
В августе матушка дала мне послушание, которое я не выполнила. После этого у меня очень сильно заболели руки. Врачи думали, что это волчанка, но я знала, почему они у меня заболели. Сдала анализы, но они ничего не показали. Я была уверена, что причина болезни – духовная. Приехала на похороны матушки, а мне говорят:
– Приложи руки ко гробу.
Я сделала это, и боль в руках прекратилась. С такими руками я целую неделю перебирала вещи вместе с келейницей – боли не было. Келейница подарила мне матушкино платье. Когда мне было плохо, я надела платье и сразу настала прохлада, какая-то освобождающая прохлада, – вся боль ушла.
У меня дети пьют. И сколько раз я ни приезжала, матушка говорила:
– Не будут пить, не будут пить!
Но пока ещё пьют. Видно, это ещё в будущем. Когда они пьют, я ухожу из дома к друзьям и у меня ни зла на них нет, ничего. Огонек внутри горит, огонек надежды. Матушка очень молилась, особенно в последний раз и повторяла:
– Читай «Да воскреснет Бог!»
Придёшь к ней, голову положишь, и так хорошо на сердце…

Из воспоминаний Валентины П.

Познакомилась я с матушкой в 1985 году. У неё всегда было много народа. По её молитвам все наши женатые родственники повенчались. Матушка была прозорливой. Свекрови моей сказала, что муж умрёт раньше её и будет похоронен здесь, в Подмосковье, хотя жили они в Калининграде. А ей самой сказала, что ещё поживёт! Восемь лет она прожила после смерти мужа. Свекровь тоже хотела быть похороненной под Москвой. Матушка сказала:
– Ничего, будешь здесь похоронена, поживёшь в Москве, но не долго!
Свекровь приехала в Москву, пожила две недели и умерла и похоронили её рядом с мужем.
Сестра моего мужа, она живет в Тюмени, тоже часто у неё была. Они по её молитвам повенчались! Она приезжала с вопросами, спрашивала про дочь, которая была ещё совсем маленькой. Матушка сказала:
– Ничего, будет всё хорошо! Она будет врачом!
Правда, она ещё не врач, но уже учится в медучилище.
Старшей дочери, которая хотела замуж выходить, сказала:
– Выходи, будет у тебя всё хорошо!
Также она приезжала с вопросом о даче. Матушка сказала:
– Возьми дачу. Строиться ты, конечно, долго будешь, но потом тебе все завидовать будут!
И правда, пока всё ещё строит.
У меня с мужем, были плохие отношения, доходило до развода. Я пришла и говорю ему:
– Мы едем к матушке, как она скажет, так и будет!
Муж согласился поехать, и матушка сохранила нашу семью.
Дверь в её квартирку всегда была открыта. Я и мой муж помогали ей машиной в случае необходимости. Матушка всегда встречала нас с доброй душой. Один раз была у нас дома. У нас в доме так бедно, а у матушки ещё беднее. Матушка говорит:
– Ты, наверное, ко мне приходишь и говоришь: всё как у матушки? А у тебя смотри, как хорошо!
На работе могли меня повысить, она говорит:
– Не надо тебе!
И в самом деле, не нужно было мне повышение, так как я скоро ушла с этой работы.

Из воспоминаний Анны С.

Никольский монастырь в Малоярославце я знала и бывала там ещё со времени его восстановления. Несколько лет спустя, в один из приездов, я увидела в храме матушку-схимонахиню, сгорбленную такую, и спросила:
– Кто это?
Мне ответили:
– Это у нас такая матушка появилась, к ней столько народу ездит! Но попасть к ней очень трудно, хочешь к ней пойти?
Мне очень захотелось побеседовать со старицей, получить её благословение, и после службы меня проводили в её келию.
Матушка сидела полусогнутой, и мне казалось, что она спала. Келейница пыталась привлечь её внимание:
– Матушка, к тебе гости, благослови, благослови…
Но она как будто и не слышала. Келейница занималась своими хозяйственными делами, и вдруг я вижу, что матушка открыла глаза и как будто пронзила меня двумя острыми, светлыми лучиками, потом перекрестила потихонечку. Я поцеловала ей руку, попросила меня благословить.
– Как зовут? – спросила матушка. Я ответила. Матушка стала пытаться снять рясочку, я помогла ей. В это время зашла келейница:
– Матушка, ты что делаешь-то? Только что выстирала, одела всё чистое, а ты решила раздеваться?
Я говорю:
– Тут что-то не так, что-то не просто!
– Матушка, ты хочешь сказать, что она одежду переменит? – спросила келейница.
– Да, переменит она одежду! – ответила матушка.
Дело в том, что я состояла в сестричестве при московском храме. По одному вопросу я была несогласна с батюшкой, и за мою строптивость, как и показала матушка, с меня вскоре сняли сестринскую форму.
Несколько часов провела я в келии и спросила:
– Матушка, что-то меня не пускает к Богу, чувствую какой-то барьер.
– Аборты! – ответила матушка, – на тебе столько-то загубленных душ. Она велела келейнице дать мне молитвы и благословила молиться о себе и о маме.
Эти несколько часов, которые я провела рядом с матушкой, пролетели как одна минута. То, что исходило от матушки, заставляло забывать всё, где ты находишься и что с тобой происходит. Находишься вне времени и пространства. Очень не хотелось мне уходить, но началась вечерняя служба.
Мы с келейницей одели матушку, посадили на колясочку, подняли её в Никольский храм. И когда после службы мы несли коляску с матушкой, она повернула голову, и меня опять пронзили два лучика и такой голубой цвет глаз при её возрасте, такой ясный взгляд! Она сказала мне чрезвычайно важные слова, благодаря которым я вовремя смогла молитвенно помочь моей маме, находившейся на смертном одре.
Матушка была по-детски бесхитростна и безыскусственна. Если кто у матушки спрашивал, то она отвечала прямо. Она говорила так, как ей открывалось. И вот в один из приездов я просидела у неё целый день и спрашивала обо многом, о судьбе России, о голоде. Матушка говорила:
– Да, нет, этого не будет!
Задавала я ей вопросы о своем сыне, о муже и она мне на всё отвечала. Дай Бог, чтобы матушкины слова сбылись!
– А когда я умру? – спросила я матушку.
– Не скоро ещё!
В следующий приезд рассказала матушке, как сняли с меня одежду сестрическую.
Матушка говорит:
– Ну, я же тебе сказала, приезжай через неделю!
А у меня не вышло через неделю приехать, и как раз это сбылось через неделю после того, как я снимала с неё ряску.
Матушка благословила меня уйти из сестричества, после чего пришла я к ним и сказала:
– Простите меня, я не справилась с возложенной на меня обязанностью, отпустите!
О матушке хочется сказать ещё – о её кашле. Этот кашель был какого-то духовного плана. Потому что в первый приезд мы с ней разговаривали хорошо, а кто-то зашёл – она закашлялась. Потом кто-то другой зашёл – она кашляла всё время. Кашель был вызван моим духовным неустройством, как будто она что-то пыталась с меня снять. У неё разный бывал кашель, и всегда было видно, какой он на самом деле.
Однажды я спросила:
– Матушка, как произошло так, что я пришла к вере только в зрелом возрасте, ведь я выросла в неверующей семье?
– Я тебя вымолила!
– Значит ли это, что я, – ваша духовная дочь?
– Да!
– Но ведь я же вас не знала!
– Это не имеет никакого значения. Каждый схимонах имеет свое молитвенное поле! И ты попала в это поле!
За короткое время после встречи с матушкой Господь подарил мне поездку на Святую Землю, где сподобилась видеть схождение благодатного огня, побывала я и в Дивеево, и многое повидала. Но главное – смысл жизни и покой души. Я очень благодарна Господу, что он меня свёл с матушкой, и столько свершилось по её молитвам!
Матушка говорила:
– Если какие-то проблемы будут, говори: «Владычица, управь!» – и Она все управит!

Из воспоминаний Татьяны С.

С матушкой я познакомилась в1997 году, в Духов день, а привело меня к ней несчастье, как и многих других. У меня старший сын начал увлекаться наркотиками и уже год, как он кололся, и это приносило мне невыносимые страдания, хотя я знала, что это мне за грехи мои даётся. И многим своим знакомым я рассказывала о своем горе. Вдруг, мне звонит моя знакомая, которая была в мае месяце у матушки Антонии в Черноостровском Свято-Николаевском монастыре. Рассказала, как она к ней съездила, и какое она на неё произвела впечатление. Я ни разу в жизни не видела стариц и схимонахинь. Я у неё узнала, как ехать, и отправилась прямо в праздник. Взяла с собой молитвослов, молилась, только бы она меня приняла и выслушала моё горе. И как по «зеленой волне» добралась. Пришла в монастырь и прямо попала на келейницу матушки. Спросила у нее, могу ли я пройти к матушке.
– Да, да, я только сейчас у неё спрошу.
Очень скоро вышла со словами:
– Иди, она тебя ждет.
И вот я к ней захожу, такая небольшая келия, такая аккуратная, и иконы, какое же от них идет тепло, вообще, какой-то особый дух. В этой келии и сидела на своей кроватке матушка.
– Ну, зачем пришла? – а у меня слезы по лицу, я на колени упала и говорю:
– Матушка, сын мой наркотики принимает, и брат мой родной тоже наркотики принимает. Горе в нашей семье и нет радости. И по грехам нашим это даётся. Господь уж молитвы нас грешных не слышит. Может, вы помолитесь? Помолитесь вы за нас. Может, ваши молитвы Господь услышит.
Она выслушала и говорит:
– Пусть они ко мне приедут сами.
Я ответила:
– Матушка, да не приедут они. Они же ленивые, да не до того. Далеки от церкви, не приедут.
– Приедут, приедут. Ты их ко мне привези, – сказала матушка.
Я поблагодарила, и вышла поскорее, чтоб не утруждать её своими мирскими хлопотами, суетой. И всё равно, на меня такая благодать нашла, душа моя успокоилась.
Это был первый раз, когда я к ней ездила. Рассказала обо всём своему отцу, и мы решили, что как только удобный случай подвернется, погрузим их в машину и отвезём к ней. Они все бесчинствовали, но, правда, пить стали меньше, но бес крутил и крутил. Если сын уже не кололся, то какой-то бензин нюхал, ему нужно какую-то дрянь в себя запустить. И вдруг отец говорит:
– У меня неделя выходная будет. Давай-ка мы их в понедельник отвезем.
Долго я их уговаривала:
– Поедем к схимонахине в такой-то монастырь, там так красиво. Там на холмах монастырь очень красиво расположен.
Они вроде согласились, и я сказала им:
– Всё, послезавтра едем, – а отцу своему говорю:
– Будут искушения, отец, молчи, ни на какие провокации не поддавайся, хоть язык прикуси, но с ними ни в какие споры не вступай.
И точно, нам рано утром ехать, а вечером накануне они напились, стали орать, что никуда не поедут, и так хотели отца моего завести, чтоб ещё и подраться. А я только отцу говорю:
– Тихо, молись, молись, – и сама молюсь, молюсь, молюсь. Что они говорят, как будто проходит мимо, а я всё молюсь. Отец на меня смотрит и тоже смирился. Видят они, что никакой реакции у нас – и ушли. Я говорю:
– Будет утро, вот, увидишь, Господь распорядится по-своему; то, что угодно Богу, на благо человека, то Он и допустит, а бес искушает, потому что на благое дело собираемся.
Они уснули, но утром рано мы с мамой встали, приготовили с собой, еду, сварили им пельмени. Мы их разбудили, пельмени сразу им в зубы, полусонными в машину запихнули и поехали. Добрались до монастыря – и снова никаких препятствий. Я сразу к келейнице обратилась, объяснила, что привезла своих, как матушка благословила, не думала, что получится, а получилось. Она говорит:
– Ну, заходите.
И они сразу стали кроткими, когда зашли к матушке, и она их благословила. Матушка очень уж слабенькая была, еле-еле ручку подняла. Они подошли и поцеловали ей руку и такие смиренные стоят. Матушка, увидев моего отца, прослезилась:
– Ой, как на моего батюшку похож.
На сына моего посмотрела и сказала:
– Священником будешь, – потом долго и пристально стала вглядываться в него, погрозила пальцем и добавила – глупости из головы выбрось!
Уж как там будет? А он, когда ещё был маленький, шести лет, я его только крестила, стал рисовать церкви, иконы, и всё говорил:
– Мама, а я священником хочу быть.
Может быть она в нём увидела это чистое ещё детское желание, а уж как там получится, один Господь Бог знает. Она ему сказала: «Будешь священником».
На брата моего посмотрела и сказала:
– У тебя девушка есть?
Он говорит:
– Есть.
– Ну, вот и женись на ней.
Он никак не ожидал таких слов. Отцу моему сказала:
– А ты псаломщиком будешь у внука своего, – и она благословила нас всех и прочитала молитву, чтобы они не пили.
Спросила я матушку:
– Нужно ли нам разъезжаться с моими родителями?
Она сказала:
– Никому разъезжаться никуда не надо. Живите как живёте сейчас, а в общем, Господь по молитве вашей даст вам.
Матушка благословила всех искупаться в источнике, но добавила:
– Если они не хотят, не надо их принуждать.
Они такие смиренные ехали до самой Москвы. Правда, сын мой сказал:
– Какой из меня священник?
Я говорю:
– Тебе ведь сейчас только пятнадцать лет, погоди, впереди ещё вся жизнь, а может быть ты к концу жизни осознаешь её смысл и поймёшь, что человек рождён для того, чтобы служить Богу. Это нам помощь Господь посылает, чтоб и мы людям помогали, и сами выжили. Основная-то цель жизни человека, чтобы служить Богу и людям через любовь к Богу. После поездки к матушке состояние сына и брата заметно улучшилось.
Когда была у матушки третий раз, она меня благословила съездить в храм Покрова на Нерли. Я рассказала ей, что раньше пела в храме и регентовала, и у меня был свой ансамбль, квартет, в разных храмах пели. Но после рождения дочери я от этого отошла. И, вот мой духовник пригласил меня в монастырь на праздник иконы Божией Матери Боголюбской.
Она сказала:
– Всё у тебя будет хорошо, всё у вас получится, съездишь туда и службу проведёшь.
И действительно, мы порепетировали, собрались и поехали нашим квартетом. И там, в церкви Покрова на Нерли, в ночь с 30-го июня на 1-ое июля мы служили; храм удивительный. Мы ночью к нему шли по лугу заповедному и замечательно служба прошла, а я всё матушку вспоминала:
– Спасибо тебе, матушка, спасибо.

Я спрашивала про свою умершую родственницу Екатерину. У моей мамы была тётка, которая восстановила церковь во Владимирской области, разрушенную в конце 1930-х годов. Как-то Екатерина сильно заболела и дала обет, что если выздоровеет, то пойдёт служить Богу. Когда она поправилась, пошла по миру собирать всё, что люди разобрали по домам из церкви. Иначе бы всё это коммунисты уничтожили, сожгли, лучше пусть по домам сохранится. И она собирала, иконы находила, утварь из храма, всё, что могла собрала потом.
Затем собирала средства на восстановление, наняла художников, они при закрытых окнах восстанавливали росписи, потом написала Патриарху, что такой-то храм восстановили, пришлите священника. Так она восстановила приход и сама была там старостой, пела на клиросе, очень звонкий такой голосок был, и всегда принимала странниц у себя в сторожке, помогала чем могла. Большие денежные вклады отсылала в Троице-Сергиеву Лавру. Когда она умерла, то Патриарх Пимен прислал телеграмму с извещением, что о ней служатся панихиды.
Я матушке Антонии рассказывала, как в 1972 году всё горело, торфяники горели, все из деревни эвакуировались, а она с иконой «Неопалимая Купина» вокруг села ходила и читала акафист, тропари. Огонь дошёл до места, где она ходила, и остановился. После моего рассказа матушка сказала:
– А она умерла в схиме, она получила схиму.
Я подумала, она монашество приняла, но матушка уточнила:
– Нет. Просто молись за неё, как за схимонахиню.
И я теперь молюсь за схимонахиню Екатерину. Матушка была прозорлива не только по жизни нашей, но она видела, что с человеком и там произошло, по ту сторону жизни.
Ещё я спрашивала у матушки о брате моего мужа; он уехал в 1992 году вместе с женой в Америку и там обосновался и звал нас туда жить и просто в гости. И когда я у неё спрашивала:
– Матушка, можно нам туда поехать? – она отвечала:
– Нет, нет. Я не благословляю. Туда ехать нельзя, они погибнут.
Я снова говорю:
– Ну, а в гости-то можно?
– Нет! – даже в гости не благословила и повторила, – они там погибнут.

В последний мой приезд матушка сказала:
– Ну-ка наклонись.
Я к ней наклонилась, и, до сих пор помню, как она меня «пробуравила». Слабенькая, слабенькая, а кулаком-то меня по лбу:
– Молись, молись, молись!
Это были последние её слова. Больше я матушку не видела. Но всегда, когда мне было плохо молилась о её здравии, в храме за неё подавала и всегда чувствовала, что она больше, чем мать родная. Мать – это одно, а вот мать духовная, это так удивительно, когда ощущаешь её заступничество.
Я очень благодарна Господу, что он услышал мои молитвы и познакомил с таким удивительным человеком, с матушкой Антонией, что я прикоснулась хотя бы краешком к удивительному духовному миру монахов и схимонахинь, наших старцев. Впечатление у меня от неё, что это человек богоугодный, чистый, молящийся за нас, грешных, помогающий нам , и верится, что молитва её будет услышана и дойдёт до Престола Божия. Слова, сказанные матушкой в мой последний приезд: «Молись, молись, молись!», я оставила в душе своей, как её завещание – и мне, и всем моим друзьям.

Из воспоминаний Сергея Б.

В конце 1993 года я предложил своему сослуживцу П. перейти на работу в мой отдел. Но он ответил, что есть в Москве старица, у которой он спросит, как ему быть, и уже через неделю согласился перейти на новое место работы. В начале 1994 года мой новый сотрудник вдруг заговорил о матушке Антонии, рассказал, что она не обычная монахиня, а схимница и удивительная старица.
Однажды П. предложил мне навестить матушку. Как ни странно, отложив все дела, мы тут же поехали к ней. Перед этим зашли в магазин, купили какие-то продукты, доехали до станции метро «Авиамоторная», и вот мы стоим на втором этаже перед квартирой в доме, где жила матушка. Подойдя к двери, П. сообщил, что она никогда не закрывается…
Такой крохотной квартирки я никогда не видел: маленький коридорчик со старой металлической кроватью, упирался в так называемую совмещённую кухню. Наверное, в ней было два квадратных метра, не более, а совмещённую потому, что она совмещалась с ванной и туалетом одновременно. Можете себе представить, что газовая плита, ванная и унитаз умещались на этой площади.
Направо был дверной проем ведущий в комнату. Когда мы вошли в коридор, из комнаты послышался старческий голос:
– Кто там?
– Это мы, матушка, П. и Сергей, можно к Вам? – спросил П., проходя в комнату и приглашая войти меня.
Деревянный пол, потёртые обои, старый диванчик в углу, «допотопный» платяной шкаф и круглый стол с двумя-тремя стульями довершали обстановку. Явным украшением этой скромной комнаты был иконостас, состоящий из множества икон с лампадками в красном углу. Матушка сидела подавшись вперед на диванчике, к нам боком, на голове обычный, чёрный платочек, и одета в тёмное платьице или халатик с душегрейкой поверх.
– Это, матушка, Сергей – мой начальник! – представил меня П..
Было видно, что матушка обрадовалась нашему появлению. И в это мгновение я перехватил проникающий матушкин взгляд, но он был без каких-либо видимых эмоций.
– Садитесь ближе за стол, покушайте что-нибудь, – предложила матушка. Чувствовалось, что П. очень родной и желанный ей человек. Из-за ложной скромности я стал отказываться, но П. чувствовал себя у матушки вполне уверенно и всем своим поведением показывал это. Усадив меня за стол, сам пошёл ставить чайник. На столе к тому времени уже стояли открытые рыбные консервы, хлеб, сахар и сухари.
В отсутствии Павла я украдкой старался рассмотреть матушку. К тому времени я знал, что схимники – это высокой духовности люди, и старался увидеть что-нибудь аскетически-особенное в матушке, а увидел удивительно вдумчивые светлые глаза, приятное открытое лицо, услышал неторопливую ровную речь, и, что я тогда отметил – доброжелательность (это качество присутствовало у матушки всегда, независимо ни от чего). Как ни странно, простое не монашеское одеяние матушки не производило на меня неприятного впечатления, я понимал, что одежда – это только одежда и не более того. «Ну, пусть не похожа на схимницу, но добрая, жизнерадостная старушка», – подумал я тогда.
Мы просидели несколько минут молча. Матушка, как мне тогда показалось, о чем-то сосредоточенно думала. Но вот пришел П. и обстановка несколько разрядилась его вопросами к матушке о семейных делах, об общих знакомых и т. д. Мы сидели за столом, пили чай, ели и говорили о чём-то пустом.
Неожиданно матушка, обращаясь ко мне, сказала:
– Крещёный, а крест-то не носишь?
Я был обескуражен. Действительно, окрещённый в православную веру ещё в младенчестве, я крест не носил, не то чтобы из-за какого-то принципа, а как и многие тогда, без причины. Было видно, что это обстоятельство её очень обеспокоило.
– Очень печально видеть людей без креста, – сказала матушка, но понимать это не буквально я стал значительно позже.
Тогда я спросил матушку:
– А как вы узнали, что я крещёный, да ещё и без креста?
Ответ был очень простой, но для понимания всё-таки недостаточный:
– А я вашу жизнь, как книгу читаю!
Тут же последовал новый вопрос:
– А ты давно приобщался? – будто пригвоздила этим меня схимница, всем видом давая понять, что вопрос очень важный. Помню, ответил тогда что-то несерьезное в своё оправдание. Но также помню, что тон матушки изменился с доброжелательного на строгий, что заставило меня всего обратиться в слух:
– Вот, что я тебе скажу… Пока не приобщишься, ко мне не приходи!!!
Для меня это был приговор! Как же матушка видела человека, его внутренний мир и как могла она менять устоявшуюся размеренную жизнь. Передо мной встал выбор: или я иду к Богу и матушка меня принимает или … Зачем мне нужна эта старушка, которую я не знал раньше и знать мне её может быть не надо?
Теперь я могу сказать, что у меня-то выбор был, но у нашей матушки Антонии его не было. Ей надо было привести нас к Богу и, как мудрая мать, вела она нас к Нему, кого строгостью, кого лаской, поддерживала как могла, не давая сбиться с пути.
Но вернемся в матушкину комнату. После её строгого решения мне и спрашивать-то было нечего. Обстановку разрядила пришедшая к матушке духовная дочь А. Матушка ей очень обрадовалась, усадила рядом с собой на диванчик. О чем-то стали они беседовать. Вдруг в разговоре матушка, показывая на меня, говорит:
– А он справедливый…
Эти слова были, конечно же, сказаны для меня. Какое это было для меня поощрение, после того, как матушка меня как будто отвергла, я вдруг загорелся надеждой: а может быть я не такой уж потерянный?
Эта первая встреча неожиданно перевернула мою жизнь, я стал задумываться о том, что раньше и в голову не приходило, но самое главное, меня повлекла неодолимая сила, я получил первое в жизни духовное послушание – «Приобщиться!»
Трудно сейчас определить моё тогдашнее состояние. Как будто потеряно что-то жизненно важное, но не хватает времени на поиски. Можно было сравнить себя ещё с заводной игрушкой, механизм которой кто-то завёл и запустил, а теперь она работает и не может остановиться. Но появилось такое сильное желание двигаться вперед, исправляться, очищаться от грязи.
Впервые ощутил я тогда Божественную благодать! Хотелось радоваться, всё было ново, необычно. Я вошел в новый, совершенно для меня тогда не знакомый удивительный мир, и путеводителем по нему стала матушка Антония! Я постоянно чувствовал её поддержку и попечение о нас.
Однажды, матушка Антония обличила меня в одном грехе. Как огнём обожгли меня тогда её слова. Как опытный врач-хирург, причиняя боль пациенту, делает это ради выздоровления больного, матушка клещами вытаскивала из нас наши грехи, и в то же время залечивала наши раны!
Очень радовалась матушка, видя, как мы трудимся для монастыря. Помнится, как получили на Толге послушание от игуменьи Варвары косить траву в кедровнике; после работы матушка радовалась, что какое мы дело богоугодное сделали:
– Никакое доброе дело не пропадёт. Пока вы не понимаете, но это всё для себя собираете!
О том, что случайного ничего не бывает, матушка говорила постоянно:
– Вот вы думаете, что это так просто сюда попали? Нет, вы – избранники!
Очень любила матушка выслушивать людей, разговаривать с ними, ей все было интересно, она свободно ориентировалась в современных вопросах. Не любила она унывать и другим этого не давала делать. Матушка умела поднять настроение, подзадорить, развеселить. На всё у неё были готовые рассказы, разные истории к слову. Но когда дело касалось вопросов веры, духовных вопросов, тут матушка была принципиальна и предельно серьезна:
– Если бы нам не умирать, а за гробом – там уже нельзя будет за себя молиться, да и умереть как-то надо (т.е. умереть не просто). А Господь своих людей никогда не отдает! Вот я вам много чего рассказала. Вы думаете, это просто так? Нет, это все к вам привьется. Сколько раз молились, сколько раз крестились, сколько добрых дел сделали, сколько вот от такой старушки приняли? Это всё записывается, а душа вся в списках к Богу идет!
И ещё учила матушка не прилепляться к земному, иметь веру, жить с Богом в душе. И молилась она усердно за нас и чувствовалась её молитвенная помощь. Желая укрепить нас в вере, матушка говорила о том, что каждое мгновение Господь имеет попечение о нас о всех и то, что нам полезно, мы от Него получаем. Я был свидетелем нескольких случаев прозорливости матушки Антонии. Однажды, будучи у матушки, П. пожаловался:
– Матушка, что-то машина сломалась, в чем дело не знаю, как быть? – на что матушка ответила:
– Всё будет хорошо, сами подойдут и предложат!
И действительно, дня через два-три подъезжаю к заправочной станции, подходит незнакомый мужчина и говорит:
– У вас двигатель троит, давайте я вам его отрегулирую?
Я согласился и тут же вспомнил о П. с его машиной и адресовал его к этому мастеру, который впоследствии всё починил.
Однажды матушка вдруг спрашивает меня:
– А кто у тебя в роду слепой?
Я говорю:
– Нет, матушка, мои родные все зрячие! – а она мне снова:
– Нет, я тебе говорю, кто слепой?
Тут меня как обожгло. Ведь моя бабушка больна глазами, – катарактой, и по старости врачи ей не советовали делать операцию. Но зрение почти совсем упало, видела только свет и даже предметы не различала – ну, как слепая.
– Да, – говорю, – действительно, моя бабушка слепа!
– Скоро прозреет, всё будет видеть хорошо! – сказала мне матушка.
Тогда мне показалось всё это неправдоподобным. Однако, через несколько дней моя бабушка умерла. Только тогда я понял, что значит «прозреет».
Во время отпуска, будучи на даче, я очень сильно простудился. С неделю, наверное, кашлял, и очень болели легкие. Отпаивали меня разными отварами, а когда стал себя лучше чувствовать, позвонил матушке по какому-то вопросу, а матушка:
– Ты там простудился, но ты уж не болей!
Но, откуда ей это было знать?
Только теперь понимаешь, как много хотела сказать нам матушка, но мы, её духовные дети, большую часть слов пропускали «мимо ушей». Многому, что говорила матушка, не придавали большого значения, а иногда даже (чего уж греха таить?) скептически и со смехом воспринимали её слова. Из-за нашей духовной слепоты матушка иногда говорила нам иносказательно, образно, а мы вместо того, чтобы вдуматься, видели в её словах какую-то несуразицу и даже нелепость.
– Сергей, спаси меня! Сергей, спаси меня! – возбужденно повторяла матушка в один из моих приездов к ней. Я даже как-то растерялся, не знал, что и ответить?
– Ну, что ты, матушка, – говорила келейница, успокаивая ее, – может быть тебе молитовку какую почитать?
А матушка снова:
– Сергей, спаси меня!
Взгляд её был отстранён, было видно, что матушка где-то далеко… И только через полгода, одна из моих знакомых, точно в такой же последовательности вне себя от отчаяния взывала:
– Сергей, спаси меня! Сергей, спаси меня! Сергей, спаси меня!»
Только тогда я понял, что матушка таким образом обращала моё внимание на будущеее! Все матушкины слова, даже её безхитростные рассказики, все было дано нам в поучение: «А я маму свою слушалась, мне восемь лет было, а я много чего уже знала, мне мама много чего рассказывала, а я все запоминала! Бывало, скажет нам матушка, давая нам понять: вы – дети, а я – мать!
Вот звонят колокола, а звонят не обычно, а как-то уныло. Я маму свою спрашиваю:
– Мама, а почему так колокола звонят? – а мама говорит:
– Это, дочка, несут соборованного человека. – Я спрашиваю:
– А кто такой соборованный человек? – а мама мне и говорит:
– А соборованный человек, – это самый счастливый человек, который при жизни соборовался, душа этого человека радуется, эту душу ангелы на руках несут!
– Мама, а не соборованного человека?
– А не соборованный человек, – это несчастный человек! Душу такого человека окаянные по грязи тянут, и на душе у него такая тягость!
Посмотрите, какая я маленькая была, мне восемь лет было, а я у мамы всё спрашивала, умная была!»
Сколько поучительности в её рассказах о своем детстве, о церковной её жизни, и никогда я не слышал, чтобы матушка говорила плохое о людях или жаловалась на жизненные обстоятельства.
– За всё слава Богу! – повторяла она постоянно.
Было, конечно, сожаление о тех, кто клеветал и порочил матушку. Бывало, скажет только:
– А вот такая-то (имя) ведь хорошая, столько добрых дел сделала, а отпала.., отпала, жаль мне ее…
А ещё просила матушка нас:
– Не оставляйте Бога, я вас прошу, только не оставляйте Бога!
Великое утешение сейчас для нас то, что матушка Антония – молитвенница и ходатаица за нас перед Господом. В одной из бесед она сказала нам:
– Что бы у вас ни случилось, какая скорбь, печаль вас не коснулась, знайте, у вас – я!

Последняя встреча с матушкой Антонией состоялась примерно за неделю до её кончины. Когда мы с П. приехали в монастырь, матушка с нами не говорила, но очень долго смотрела каждому из нас в глаза. На вопросы тогда матушка не отвечала, с нами практически не разговаривала, и даже келейница как-то забеспокоилась о таком необычном поведении матушки, спросив, не обидели ли её чем-либо, на что матушка ответила коротко:
– Нет!
Но, когда мы спросили:
– Можно в следующий раз приехать? – матушка очень оживилась и несколько раз сказала:
– Обязательно, обязательно, обязательно!
Она приглашала нас уже на свои похороны 11 октября 1998 года.

Матушка однажды сказала:
– П., у тебя на работе есть начальник, который хочет ко мне прийти, приведи его!
Мы с П. долго ломали голову, кто бы мог это быть. И только теперь, после смерти матушки выяснилось, кто этот человек. Совершенно случайно в разговоре с одним из наших сотрудников выяснилось, что всё время, когда мы бывали у матушки, ему очень хотелось тоже к ней попасть, но он не решался нам об этом сказать, а вида не подавал, что ему это интересно. Он действительно был тогда для П. начальником. Но нам не могло придти в голову, что именно этот человек тянется к матушке, потому что при всем к нему уважении мы знали о его не слишком серьезном отношении к религии. Теперь мы все втроём так сожалеем, что не удалось ему побывать у матушки. Это нам ещё один урок, дарованный матушкой.
Летом 1994 года я приехал к матушке на Толгу со своим приятелем В. Его интересовал вопрос: крещён он или нет, так как никто из его ныне здравствующих родственников об этом не знал. В., тем не менее, носил на шее большой серебряный крест. Когда с этим вопросом обратились к матушке Антонии, она потрогала пальцами своей руки его лоб и щеки, потом внимательно посмотрела на эти пальцы и сказала:
– Нет, не крещёный, мира нет!
Потом, когда Володя показал матушке свой нательный крест, она сказала:
– А крест сними, – не имеешь права носить! – после чего сказала, что ему нужно окреститься и объяснила, как это сделать.
Матушка постоянно рассказывала нам и другим посетителям разные истории из своей жизни и жизни других. Все эти истории были очень поучительны и всегда были к месту. Она могла их рассказывать по нескольку раз, мы её никогда не перебивали, хотя уже слышали. По прошествию времени я понял, что всем людям она рассказывала только те истории, которые были нужны именно им.
Как-то матушка мне сказала:
– Большим человеком будешь!
Я воспринял это как продвижение по службе. И вот, через какое-то непродолжительное время моё руководство делает предложение занять по службе более высокий пост. Поехал к матушке Антонии в Малоярославец, рассказываю:
– Матушка, вот предлагают повышение, как быть?
А матушка так, между прочим:
– Не надо!
Честно говоря, я от такого ответа даже растерялся, а келейница тут же подхватила:
– Матушка, ну как же? Ему ведь расти по службе надо!
Матушка снова:
– Ну, ладно, соглашайся! – а потом опять:
– Не надо! – а затем:
– Соглашайся!
Я уже не знаю, как быть, что и говорить матушке после этого, а матушка, видя мою растерянность, говорит:
– А ты-то сам как хочешь?
Так с недоумением я тогда и уехал. И вот прошел месяц. Вопрос о назначении «завис», никто ничего не предлагает, и не отказывают. Потом я узнаю, что на предложенную мне должность собираются назначить совершенно другого человека. Я как-то перестал об этом думать, но ещё через месяца два меня снова вызвало руководство и повторило те же слова: мол, мы вас рекомендуем на вышестоящую должность и так далее… Но ещё через какое-то время на служебном совещании тот же начальник, который сделал мне это предложение, недвусмысленно дал понять, что на эту должность никто и из присутствующих претендовать не может. После этих слов я окончательно успокоился и спокойно работал на старом месте.
Через несколько месяцев, когда матушка уже почила, в беседе с одним знакомым священником я рассказал эту историю с моим назначением, на что он спросил:
– А ты сам, как хочешь?
Я уже тогда не знал, хочу ли я этого или нет. Я ему сказал, что как Господь хочет, так пусть и будет. На это священник ответил, что Господь ничего без нас не делает. А вот то, что я сам не решил, что мне надо, это плохо и говорит:
– Определяйся, я тебя благословляю идти к своему начальнику и прямо у него спросить о назначении!
Долго я мучился, как поступить, но всё же решил пойти. Однако меня опередил телефонный звонок начальника. При встрече он сообщил, что подготовлены документы о представлении меня к новой должности. Так решился этот вопрос.
Матушка просто видела, как это будет происходить и тогда сказала мне об этом, только в необычной форме: «Не надо!», «Соглашайся!», опять «Не надо!», опять «Соглашайся!» и самое главное, – нужно было моё желание.
Кстати, через какое-то время я узнал, что действительно, в кулуарах за эту должность развернулась настоящая борьба, в результате, так долго не было назначения.
Матушка очень любила детей, каждому найдёт нужное слово, приласкает, приголубит и без подарка не отпустит.
Однажды сидели у неё в келии ещё в Толгском монастыре. Матушка поглядела вокруг и неожиданно спросила:
– Как ты думаешь, вот мне умереть, чтобы мне отсюда с собой взять? Вот смотрю и думаю, может иконку, книгу какую духовную, как ты думаешь?
Я говорю:
– Не знаю, матушка, наверное, веру свою и всё!
Она мне говорит:
– Крестик один со мной пойдёт!
Почему она ко мне с таким вопросом обратилась, пока не знаю. Может быть, матушка увидела на тот момент моё стремление больше приобретать духовную литературу, иконы и т.п. А в конечном счете не это главное.
Однажды к матушке приехала женщина, которая жаловалась на своего мужа, что он такой-сякой, не хочет быть таким, как хотелось бы. Матушка на то довольно строго сказала:
– Он Адам и глава жене, надо смиряться! Он – Адам!
Никогда я не видел и не слышал, чтобы матушка повышала голос на мужчин, какие бы они ни были, и тем более поднимала руку на них, но в то же время женщинам очень доставалось от матушки.
Один из духовных сыновей матушки – П. жил с семьёй в большой коммунальной квартире старого дореволюционного дома. Все жильцы дома, кроме тех, кто обитал в их квартире, были выселены – им были предоставлены новые квартиры, а в тех, что они ранее занимали, после ремонта обосновались офисы различных фирм. Получилось так, что в большом, отремонтированном по евростандартам доме, оставалась одна не расселённая коммунальная квартира.
Конечно же, П. не терпелось как можно скорее получить свою отдельную квартиру. С этим вопросом он обратился к матушке Антонии:
– Матушка, ну, когда же мне дадут квартиру, ведь другие квартиры уже давно расселили?
Матушка задумалась на несколько секунд, смотрела куда-то вдаль, а потом, как бы извиняясь перед ним:
– Ну нет пока тебе квартиры! – и, показывая пальцем наверх, – Нет ничего, как будто тучами закрыто!
Видя, что П. расстроился, она его успокаивала:
– Молишься ты плохо. Нет у тебя сильной молитвы, понимаешь ли?!
На что П. ответил:
– Ну, ты же матушка за нас молишься?!
– Я, – это я! А у тебя должна быть сильная молитва!
Так уж получилось, что до сих пор, вот уже сколько лет, в этом доме остается не расселенной одна единственная коммунальная квартира…
Матушка говорила нам:
– Выбирайте себе путь пока на ногах. А когда вас будут водить за руки, вот тогда уже всё!
Я тогда сказал:
– Но, как бы с пути этого не сбиться? – на что матушка тогда сказала:
– Если человек будет думать всегда о смерти, то он никогда не собьётся, не сбиться ему с пути!

Из воспоминаний Вячеслава М.

Без малого год знал я матушку. Он затмил прежние годы! Что-то глубинное, бытийственное вошло в жизнь. В день Иверской иконы Божией Матери осенью 1987 года в первый раз ехал я в Малоярославецкий монастырь.Настроение было приподнятое: предвкушал радость увидеть старицу, о которой столько слышал. Приготовил и вопрос – о дочке.
Представ пред спокойно-неотмирным взглядом старицы, растерянно лепечу о своей греховности…
– Что хочешь-то? – спросила она. Но как признаться, что приехал просто посмотреть на неё? Говорю о том, что дочь мечтает об аспирантуре, молится о поступлении, но это невозможно по ряду причин.
– Поступит, – ответила матушка.
В обмельчавшей вдруг памяти не наскреб более вопросов, и встреча молниеносно закончилась.
Поблагодарив старицу, выхожу из келии, лицемерно довольный собой, — дескать, не сильно утрудил её, хотя сам много потрудился, приехав издалека. А за дверью вдруг охватило сильное томительное беспокойство, словно прошёл мимо чего-то самого важного в жизни.
Привезшая меня Ирина Р. говорит:
– От матушки не уезжают в подавленном настроении. Что-то тут не так. Стучись опять.
Пока я отнекивался, смущаемый благоговейной робостью и втайне желая чуда, дверь открылась, и вышла келейница. Подлетев к ней, Ирина просит за меня. Снова я в келии. Теперь-то уж не забыл спросить главное:
– Можно ли еще приезжать?
– Можно, – кротко, по-детски просто и как-то сущностно ответила матушка.
В Москву я возвращался, окрылённый предчувствием тайны и надеждой на обновление жизни, прикоснувшись к тому, ради чего совершил неблизкий путь, хотя увиденное и почувствованное не поддавалось в тот момент ясному осмыслению и выражению в словах.
Внутренний её мир был полон тишины. Поразил взгляд – бесстрастный, но не холодный и не безразличный; отрешенный, но не рассеянный; внимательный, но не своекорыстный… Такого взгляда не бывает у людей обычных. Только у великих старцев можно видеть его – например, у отца Николая Гурьянова.
«Пролей кровь и прими Дух», — свидетельствовали святые отцы. Великий жизненный подвиг матушки — подвиг кроткого, мужественного и благодарного терпения великих скорбей, добровольного несения креста и бесстрашной войны с дьяволом за спасение душ — открылся мне позже. Поразило меня и матушкино слово. Краткое, оно было безмерным по глубине, износимое из духовного мира, в котором старица пребывала неотступно. «Поступит» — невозможно это было по земным соображениям! Но ещё невозможнее казалось не поверить сказанному матушкой слову.
Интонация речи являла сочетание несочетаемого: улыбчиво-детской простоты и сосредоточенной серьезности, мягкой кротости и удивительной твердости; в слабости голоса (матушка почти шептала) слышалась нездешняя крепость. Уверенность – не от самонадеяния, как у нас, а от вышнего, недоступного нам знания. Поистине эта непостижимая интонация не была творением человеческим.
Поразил благословляющий жест. Был он крохотным, этот прочерчиваемый в воздухе крест, – из-за физической слабости старицы. Но при том – молитвенно сосредоточенным, очень внимательным и определённым. И, главное, чувствовалось в одновременно слабом и крепком жесте могущество Божие, по сказанному: «Сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12.9).
«Плохая девочка, а будешь хорошая», – скажет позже матушка знакомой мне семнадцатилетней девушке, погибавшей от наркомании (героин), благословит физически немощной рукой, – и вмиг отступило дьявольское насилие.
В описанной первой встрече матушка и обличила меня за легкомыслие, но и не отвергла желания видеть её. В последние годы, после принятия схимы матушка инициативу разговора отдавала посетителям, а сама, непрестанно молясь, лишь отвечала на вопросы — кратко, почти односложно, но так, что озарялась смыслом вся жизнь. Во время общения с матушкой ине пришлось остро пережить крайнюю скудость ума. При потрясающей возможности получить через неё ответ от Господа на любой жизненно значимый вопрос мука от невозможности увидеть этот главный вопрос жизни! Что нужно спрашивать?
О, если б Господь подсказал! Перед одной из встреч я молился, чтобы матушка, вопреки обыкновению, что-нибудь сказала о насущном для меня. Чтобы, не дожидаясь моих неродившихся вопросов, сама подала совет от Господа. И вот, вне всякой связи с иными моими прошениями о себе и других, старица вдруг сосредоточенно, строго, настойчиво, обращаясь как бы к келейнице, несколько раз повторяет для меня:
– Пусть сам молится! Молитва должна быть усердной!
Значит, моя молитва – не молитва! Вышел я из келии окрылённый; появилось чувство критерия: открывшаяся вдруг безграничность мира молитвы, о которой при торопливости жизни мы даже и не подозреваем.
После той встречи молитва неожиданно ожила и как-то естественно, словно бы сама собой, окрепла. Месяца через два келейница, много помогавшая общению с матушкой и помнившая все вопросы и ответы, спросила её обо мне в моем присутствии:
– А сейчас как он молится?
– Сейчас хорошо.
Умножившаяся крепость молитвы была отзвуком благодатного матушкиного заступления! Вблизи старцев легко молиться. Увы, неприметно для сознания я приписал это «хорошо» себе, тут же потеряв дар. Матушкино ходатайство ко Господу на краткий момент жизни выпросило для меня как бы просиявший образ и цель молитвенного труда, а затем вернуло всё на своё место.
В последующие приезды стал получать ответы и о «качественной» стороне молитвы. Матушка распознала в ней уныние.
– Как читать Иисусову молитву?
– Нужно благодарить, — получаю неожиданный ответ.
– Матушка, я правильно понял: в моей молитве есть уныние?
– Да, – кивнула она.
Странно: более десяти лет от начала воцерковления я молился, совершенно не замечая уныния, но с очевидностью ощутил его после слов старицы. Я ощутил вдруг всю греховную неестественность прежнего способа молитвы, и словно после противного природе стояния на голове встал на ноги.
Чудесное руководство внутренней молитвенной жизнью шло рука об руку с упорядочиванием жизни внешней. Она помогла мне определиться среди множества творческих обязанностей и возможностей.
– Матушка, вот то, что я пишу, – это только мой гражданский долг или это имеет значение для спасения души в вечности?
– Имеет! – подтверждает матушка и благословляет на научное творчество.
– А согласиться ли мне еще на такую-то работу?
– Нет.
– Почему? – спрашивает келейница.
– Там плохие люди.
– Меня, возможно, пригласят в Духовную Академию.
– Не пригласят! (И точно, после первых движений в этом направлении как-то все заглохло)
– А как быть с работой в такой-то благородной организации директором
важного направления?
– Помогать надо, работать не надо.
– Почему? – вновь спрашивает келейница.
– Не потянет.
Помимо основной работы имел я ещё часы в училище, вёл там психологию. Очень много сил и времени отнимала она, но жалко было бросить детей . Мой духовник высказал сомнение: «Ведь ты же опять наберешь работ», но благословил ещё немного поработать. Спустя год, в описываемом разговоре с матушкой спросил я об училище, высказав и главное моё опасение о судьбе детей, но старица твердо определила покинуть училище.
– Матушка, ну почему вы всё: нет, да нет? – вновь поинтересовалась келейница.
– Остарел.
Я понял: возраст обязывает сосредоточиться на духовном и главном.

Старица учила нас жить в уповании на Господа. Как исполнилось её слово о поступлении дочери в аспирантуру ? Господь, зная о чуде, которое хочет сотворить, часто испытывает веру, и через испытания укрепляет её Такое искушение было дано дочери. Твердо рассчитывая на «отлично» по английскому, и прекрасно, по собственному ощущению сдав экзамен, она неожиданно получает «хорошо». Где ж обетования старицы? Получилось даже как будто бы хуже, чем без старческого благословения. После этой неудачи, уменьшившей до нуля шансы на поступление, дочь впала в ропот.
Еду к матушке, сокрушенно рассказываю о срыве. Она же, всё тем же невозмутимо спокойным тоном повторила:
– Поступит!
А итог таков: неожиданно Министерство выделило дополнительные места и дочь оказалась в числе поступивших.


Прозорливость матушки, казалось, не знала границ. Она ведала духом о всяком человеке в мире, о ком ни заходила речь. Прозорливость её была мгновенной по времени и всеохватной по предметам видения. Жившей в духовном мире над временем и пространством, ей было открыто прошлое, будущее, незримое, вечное, воля Божия о людях, в которую неизменно была вплетена пронизанная любовью к каждому человеку матушкина молитва.
Взял я как-то с собой к матушке талантливейшего японского православного студента-пианиста, мучившегося главным выбором жизни. «Музыкант, музыкант, музыкант», — определила его призвание матушка. И хотя желание, казалось, неодолимо влекло его к монашеству, самой логикой событий Господь направил его жизнь по пути, открытому через матушку.
Показал как-то ей письмо.
– Так ведь оно на английском языке, – воскликнула келейница.
– Не надо отвечать, – спокойно определила матушка.
Я знал от знакомых, что матушка со своей обычной безыскусной святой простотой и твердостью отвечала и на вопросы о загробной участи родственников и близких. Сам же я этот вопрос долго не решался задать. Что-то останавливало. Скорее всего – недоверие в сердце. В уме сомнений не было: если матушке в такой невероятной степени открыто сокровенное (и я был тому свидетелем), – что препятствует верить и о загробном?
Наконец я решился. Спросил сначала о своих родных, затем стал передавать сходные вопросы жены и близких мне людей. О ком-то старица говорила: ему хорошо. О других — дала молитву («Живый в помощи Вышняго» – двенадцать раз в день). Келейница, обычно присутствовавшая и помогавшая посетителям, поинтересовалась:
– А как им сейчас?
– Будет хорошо…
Матушка все свои силы и всё своё время отдавала Богу и людям, безропотно несла крест за себя и за других. Читая после её смерти Псалтирь о упокоении, в молитве после «Славы» я не мог просить, как за обычных людей: «Темже милостив той буди, и веру яже в Тя вместо дел вмени». Дела её, бесчисленные дела, о которых я знал, вопияли о себе. Как заглушить этот вопль? Сердце как-то непроизвольно проговорило молитву немного по-другому: «И веру яже в Тя и дела ея помяни» (не знаю, правильно ли я делал).
А в последний день жизни матушки мы были свидетелями её великого покаянного плача.
Как-то я сказал матушке:
– Очень хотелось бы привезти к Вам внучку.
– Пусть приезжает.
– Матушка, помолитесь, чтобы получилось, – ходатайствует келейница.
Старица послушно перекрестилась. Вопреки опасениям, зять не возражал против поездки; напротив, и сам присоединился. И так всей семьёй: родители, дети и внучка – предстали пред матушкой недели за три до её кончины. Стояла осень, но день выдался солнечный. Матушка поговорила со всеми и всех благословила искупаться в источнике святителя Николая.
– И Маше (внучке) купаться? Спросили мы.
– И Маше.
– Я не хочу купаться, – заупрямилась та. Тут матушка неожиданно громким голосом несколько раз повторила:
– Она не хочет! Она не хочет! Она не хочет!
Какой-то в этом смысл. Что бы это значило? Отправились к купальне. Маша подошла к тому месту источника, где пьют воду, потянулась к прозрачной холодной струйке и вдруг не удержалась, потеряла равновесие и оказалась в воде, неглубокой, – купание как раз для её трехлетнего возраста.
Незадолго до её кончины задал я вопрос о близости к Богу. С обычной детской простотой и ясностью взора матушка определила со вниманием читать сорок дней по сорок раз «Отче наш». Ощутив окрыленную лёгкость в душе, всё же правило выполнить решился не сразу. Где взять сорок дней внимания посреди обилия дел? В конце лета, съездив за благословением на могилку, приступил к правилу, через выполнение которого матушкиными молитвами стали открываться жизненно важные для меня вещи.

***

Невозможно одному человеку исчерпать духовные богатства старицы, ибо с каждым она была иной. С кем только не вступала она в духовное общение – с людьми искусства и учеными, профессорами и некнижными, с русскими, татарами, евреями, японцем, с верующими и только ищущими дорогу к вере, с православными и мусульманами (некоторые после общения или матушкиной молитвы обращались к православию), со здоровыми и больными, пьянчужками и трезвенными, наркоманами, бесноватыми… Каждому матушка дарила своё любящее сердце, жаждавшее спасения всех. Для каждого у матушки был свой метод общения и своя интонация – неповторимая. Показывал ей Господь и жизненное призвание каждого.
Это, несомненно, особый благодатный дар. Над нами тяготеют схемы. Каждый обучает так, как сам был научен, и трудно отойти от привычного общения. А матушке Господь открывал глубины сердца – дивный образ Божий, затемнённый грехами. Ради этого прекрасного образа она не пренебрегала никем и всех любила. Какие удивительные слова слышим мы в её рассказе о жестокой женщине, которую люди не любили, но о которой матушка молилась и после смерти той попросила узнать у Господа, куда пропал её кошелёк с документами и ключами. «Варя, она такая жестокая была, а я её любила».
Не всякому человеку матушка открывала Божию силу и дары, а по мере веры, очень тонко чувствуя в людях эту степень открытости и доверия. Соответственно по-разному встречала и общалась и применяла разные способы духовного воспитания. Блаженны те, кто не пренебрёг дарами Божиими, которые всегда были готовы пролиться через неё. Очень сожалею, что бывал с ней замкнут, стеснителен. Знакомство с воспоминаниями многих отчасти восполняет упущенное, да и сама матушка, отшедши телом, не отошла от нас духом.